Больше рецензий

wondersnow

Эксперт

Сердце воительницы, душа сказочницы.

19 января 2024 г. 15:45

565

4.5 А ветер опять переменился...

«И в самом непроглядном тумане, и в самой глубокой грязи и трясине невозможно так заплутаться и так увязнуть, как ныне плутает и вязнет перед лицом земли и неба Верховный Канцлерский суд, этот зловреднейший из старых грешников».

Лондон утопал в ноябрьской серости, и люди – тоже; было что-то необычайно тоскливое в этой медленно сгущающейся атмосфере, казалось, что на головы несчастных вот-вот обрушится... что? Сказать сложно, но вот это само ощущение узнаваемо (и дело отнюдь не в осенней хандре). «Дым стелется, едва поднявшись из труб, он словно мелкая чёрная изморось, и чудится, что хлопья сажи – это крупные снежные хлопья, надевшие траур по умершему солнцу». Было сыро, туманно и грязно, но, как едко отметил уважаемый творец, это всё ничто в сравнении с истинным чудовищем, главным антагонистом сей истории: Канцелярским судом, этим «дьявольским котлом», который вновь взялся за рассмотрение тяжбы «Джарндисы против Джарндисов». Ну, как взялся... Бумаги с места на место переложил, немного пошумел, а там уже и звонок на обед, понимаешь ли. И так – на протяжении многих лет. Тяжба эта тянулась год за годом, томительная и безнадёжная, и люди, имеющие к ней отношение, умирали один за другим, их же место занимали другие, и казалось, это порочное брождение по кругу никогда не закончится. Подопечные были разными, и каждый сходил с ума по-своему: мистер Гридли исходил от ненависти, мисс Флайт – от гордости, Ричард Карстон же вовсю строил воздушные замки. Наблюдать за крушением последнего было особенного тяжело, ибо на примере этого юного и пусть и глупого, но всё-таки хорошего юноши было отлично продемонстрировано, какая же это блажь – верить, что все жизненные неурядицы исправятся сами собой, ведь вот-вот на голову свалятся несметные богатства!.. Ох, это воистину было летнее дитя, который, как и все прочие подопечные, поплатился за то, что зацепился за пустые грёзы. Чего уж там, птицы и те поплатились, ничего хорошего их, домашних, на воле не ждёт... «Нам не уйти от Канцлерского суда!».

И вот вокруг этой грозной махины и крутился сей сказ; о юридической стороне здесь, впрочем, сказано не так уж много, а вот о человеческой... Персонажей было много и, стоит отметить сразу, положительные не вызывали вообще никаких положительных эмоций. Образ Эстер заключал в себе то, какой должна была быть женщина в те времена, и её прозвища лишь это подчёркивали: хозяюшка, старушка, хлопотунья. Ада была красавицей, и этого достаточно. Миссис Бегнет и вовсе была идеальной женщиной: она держала дом, воспитывала детей и принимала все решения, но при этом хозяином считался её муж, который при этом слова ей доброго не говорил, ибо «Надо соблюдать дисциплину». А эти дурные особы, которые смели не за домом следить, а думать о благополучии других или – о ужас! – задумываться о положении женщин в обществе?!! Все они уродливые, злые и вообще премерзкие, естественно. Наблюдая за тем, как Чарльз Диккенс восхвалял вечно что-то вышивающую Эстер, с горечью вспоминаешь о матери и жене писателя, тоже таких вот тихих женщинах, которым так досталось от этого нравственного добряка – врагу не пожелаешь. И тут – такая героиня?.. Её главы были столь припудренными, что в голове крутилось лишь одно: не верю. Но опять же – её детство, одиночество, желание быть любимой... Она постоянно твердила, что должна заслужить чью-то любовь, старалась не думать о себе, но ведь эмоции всё равно прорывались, пусть и редко. Но всё равно, она была слишком... мёртвой. Подобных людей, которые играют такую роль, хочется обходить стороной. Хотя бы одну реальную чёрточку, хотя бы одну... В любом случае, спасибо и на том, что она не вышла замуж за своего опекуна, который, несмотря на сорокалетнюю разницу в возрасте и её постоянное обращение “отец” вдруг вознамерился на ней жениться (опять же, вспоминая жизненный путь автора...).

И если с носителями добронравия всё плохо, то какими же яркими вышли персонажи неоднозначные! Мимолётом пройдясь по “хорошим” и всучив читателю необходимый мешок нравственности, достопочтенный со вкусом прошёлся по характерам иного склада, и как он это сделал! Читаешь – и видишь, ибо пусть века и сменяют друг друга, люди-то всё те же. Самым занятным вышел «хранитель чужих исповедей», паук, который плёл сети и ловил жертв просто потому, что ему нравилось это делать; да, Талкингхорн тот ещё негодяй, но как интересно было за ним следить. То же можно сказать и о Смоллуиде, этом стервятнике, который обожал копаться в чужом, и опять же это делалось не столько ради денег, сколько ради упоения чужим горем. Уильям Гаппи, невероятная “любовь” которого испарилась в одночасье, стоило ему увидеть обезображенное оспой лицо своей избранницы; Гарольд Скимпол, не признающий ответственности и посему живущий за чужой счёт; миссис Снегсби, религиозная дама, которая превратила жизнь несчастного бродяги в ад, – и многие, многие другие, которые симпатий не вызывали, но то самое узнавание – о, это было забавно (и печально). Были и другие. Джо, которого сгубили за сам факт его существования. Мистер Баккет, который так лихо провёл расследование. И, конечно, Гонория Дедлок, которую как зверя загнали в ловушку и вынудили пойти на страшное. «Помни о своём долге, помни», – внушала себе её кроткая дочь, и вот он, долг, вот она, жертвенность, которая вообще никому не сдалась. Женщина погибла, а злоязычие и оскорбления остались, и вот что страшно, вот что можно назвать позором: не то, что случилось в прошлом покойной, а то, как эти отвратительные любители копаться в чужих жизнях набросились на то, что осталось после неё. Позор. Настоящий позор. «Проходи, не задерживайся!».

«На улицах такая слякоть, словно воды потопа только что схлынули с лица земли, и, появись на Холборн-Хилле мегалозавр длиной футов в сорок, плетущийся, как слоноподобная ящерица, никто бы не удивился», – роман с первых же страниц меня увлёк, так что да, понравилось. Да, по большей части представленный мир чёрно-белый, но все эти пространные описания, сильные сцены, отлично прописанные слои населения, всё это не могло не пронять, пусть и не без нотки возмущения (но меня в принципе легко возмутить, у меня, к слову, тоже есть своя Брюзжальня, а это о многом говорит). Например, меня раздражала главная героиня, но в следующий момент – описание того, как тень ложится на картину миледи... до чего же сильно. Или эти до невозможности приторные поцелуйчики и письма под подушкой, а потом – сцена разговора с юристом в кабинете, где находилась ещё и кошка, охотящаяся на мышь... кто на кого охотится? Изящно, злободневно, метко. А как смешно! «— Но всё-таки это красавец мужчина. Прямо красавец! Мы все повторили, как эхо: — Красавец!», – я вслух рассмеялась с этой сцены, где третий муж одной дамы нахваливал двух её предыдущих мужей, это было очень комично. Или разговор баронета с владельцем завода, то, как первый задыхался от возмущения: что за недостойная личность, которая – ишь ты – стремится к равноправию! Ну и сцена самовозгорания старьёвщика, это, конечно, тоже... Было и пронзительное. «Так и напишем, Джо. Большущими буквами», – вряд ли я забуду эту сцену... Это тот самый редкий случай, когда вот из-за таких моментов совершенно не хочется цепляться за неровности. Вот и не буду. Тяжба в конце концов закончилась, и пусть и не все дожили до сего знаменательного момента, выводы всё же были сделаны, а восточный ветер – подумать только – наконец перестал приносить дурное. Всем бы так...

«Не может ветер дуть с востока, если существует кто-то».