5

С одной стороны, такие книги читать очень тяжело, потому что понимаешь, что художественное произведение излагает правду безжалостнее, чем документальные свидетельства. Бёлль сам прошел войну, террор и внутреннюю эмиграцию. Он знал, каково это, быть сломанным, но не сломленным

Вы никогда не знали, что такое честь, потому что не знали, что такое бесчестье

С другой стороны, именно поэтому такие книги читать надо. Я не могу терпеть современных художественных книг о второй мировой, потому что мы не можем понять, каково тогда было людям. А свидетелей ее, хоть наших, хоть заграничных, читаю с почтением. Белль заслуживает особенно внимательного прочтения. Эта книга не напрямую описывает войну, война здесь как ураган, бедствие (которое люди сами на себя навлекли) и как это бедствие повлияло на конкретную семью и через это раскрывает, как война повлияла на всю Германию. Мы привыкли воспринимать немцев того времени, как единого одержимого врага, но ведь такого не бывает

Возможно, Роберт должен был сказать, что уважение к культурно-историческим памятникам кажется ему таким же умилительным, как и та ошибка, в которую впали американцы и англичане, считавшие, что они встретят одних лишь извергов, а не симпатичных и рассудительных людей. Он воздвиг памятник Эдит и Ферди, Шрелле и его отцу, Гролю и мальчику, который бросал в почтовый ящик его записки, памятник поляку Антону, поднявшему руку на Вакеру и убитому за это, памятник тысячам юношей, которые пели "Дрожат дряхлые кости", потому что их не научили ничему лучшему, памятник овцам, которых никто не пас.

Хотя сейчас многие уже читали книгу "Мобилизованная нация" и понимают, что не бывает чисто черного и чисто белого. И Бёлль напоминает мне Толстого, чье сердце, сострадая, не оставалось твердым. И это так важно в тяжёлое время не начать видеть мир чёрно-белым, не очерстветь, не перестать вглядываться в людей, просто налепляя на них ярлыки, мешая в единую массу.
"Бильярд в половине десятого" - это мозаика из историй одной семьи, пережившей три войны, точнее это монологическая полифония, стенография мыслей, воспоминаний и разговоров одного дня. Мы видим судьбу семьи разными глазами, но во всех этих глазах боль, сожаление и пепел. Пепел, сожженных войной и террором судеб, жизней, надежд.
Старик полон сожалений, мать полна горечи, сын как и отец не смог избежать испытания мундиром, но остался верен себе. Даже внук страдает, тени прошлого легли и на его светлую, казалось бы, уже совсем другую жизнь, три войны миновали, все налаживается, но прошлое не отпускает. Война закончилась, но общество не переродились, ему ещё предстоит вынуть голову из песка и выработать новые ценности, новые принципы жизни, спрыгнуть с накатанных рельс прошлых заблуждений. А это так трудно, когда видишь, что бывшие враги и тираны живут не получив заслуженного, лоснятся и делают вид, что ничего не было. Но видят это не все, а из тех, кто видит, не все могут смириться.
Сумасшедшая мать Роберта кажется самой здравомыслящей. В обществе сумасшедших в дурдом отправляют именно таких. Ну кто в здравом уме не завоет по-волчьи, живя с волками? С волками, которые, пользуясь привилегиями, затыкают несогласные рты свинцом. Общество трусов, которое боится открытого несогласия, потому что понимает, что такой порядок может быть установлен лишь силой.

Тогда, Роберт, мы еще не подозревали, что одно движение руки может стоить человеку жизни: Вакера приговорил к смерти польского военнопленного только за то, что тот поднял на него руку; пленный даже не ударил Вакеру, а только поднял руку.

Удивительно ли, что в таком обществе, где ты или волк или агнец, от человека может остаться лишь оболочка? Где ты и или сеешь страх или живёшь в нем. Недаром убогими называются святые сумасшедшие.
Человеку честному ничего не остаётся, как сойти с ума окончательно, чтобы прозреть, когда другие слепы, чтобы видеть мир таким, какой он есть, а не воображать его приемлемым, спрятав голову в песок. Ведь или так или надо что-то делать, вот и делятся люди на агнцев и баранов. Они вроде как люди как люди, даже хорошие, но трудно идти против толпы, уверенной в своей праведности, выживают приспособленцы, мрут дураки и праведники.
Наверное, именно за такие образы как мать Роберта Иоганна, Бёлля обвиняли в симпатии к терроризму, хотя, на самом деле, такие образы просто поясняют причины, этого явления, а причины были и крылись они именно в том, что все закончилось, но не было наказания преступникам.
Много тем затрагивает Белль в этом маленьком романе - тему разобщения общества, ведь войну не все поддерживали, в семьях братья становились врагами

Отто… он слышал его четкие шаги, когда тот проходил по коридору и спускался на улицу; "враг, враг" – башмаки Отто выстукивали это слово на каменных плитах лестницы, хотя много лет назад они выстукивали совсем другое слово: "брат, брат".

Заахватническая война не может сплотить, она вносит в общество раскол, когнитивный диссонанс, окрашивает в разные цвета тех, кто не может смириться, и тех, кто опьянён властью и инертную массу, которая как бактериальная пленка просто существует, а если что и испытывает, то даёт совести славные милые чаевые за молчание.
Показывает Бёлль и мракобесие, которое охватывает людей, пытающихся найти в этом хаосе хоть какую-то соломинку смысла. Овечья религия, которая сейчас кажется совершенным абсурдом, для некоторых людей того времени вполне могла стать способом обрести душевное равновесие, довериться чему-то. Человек слаб, потому и осуждает Бёлль тех, кто не пас овец.
Критикует автор и церковь, которая вместо того, чтобы пасти овец, прислуживала власти. Показательно отношение отца и сына к гибели аббатства - оба воспринимают его крушение как нечто правильное, хотя один его построил, а другой уничтожил. Аббатство - символ "голоса крови", веры как привычки. Потому и радовались его разрушению, что это было ниспровержение культа, а культ всегда означает жертвы и слепое почитание, слепое следование за вождём, неважно каким, неважно куда и какой ценой. Нет, голос крови должен молчать, потому что все люди братья. Это лишний раз подчеркивает история Марианны, спасённой незнакомцем из лап родной матери.
О таких трудных и безрадостных вещах Бёлль умудряется писать блестяще, прекрасным языком, с лёгкой иронией и глубоким, внимательным взглядом в глубь человеческой души.