5

Знаете, как по мне, а лучше детектива может быть только производственный детектив. В целом, конечно, детектив как жанр и так во многом выстроен на этой самой производственности, восхитительной детальности в знании, во владении которой и кроется сила: нельзя уйти далеко по тексту, не воткнувшись серыми клеточками как следует то в ароматы разных сортов табака, то в меловой состав лондонской грязи, а, бывает, и в подробный рассказ о том, как именно можно углядеть потный оттиск левого соска преступника в синюшном свете люминесцентной лампы. Энциклопедические, экзотические, любые неочевидно-школьные познания зачастую заменяют сыщику ли, тексту ли необходимую глубину, перспективу, намек на трехмерность, которой не всегда успеваешь добиться, когда у тебя на руках всего триста-четыреста страниц текста и пять трупов, один из которых ты, например, забыл в шкафу на восьмой странице.

Второй роман о приключениях Корморана Страйка - афганского ветерана, внебрачного сына рок-звезды и просто сексуального мужика на полутора ногах - на мой взгляд даже лучше первого как раз своей выпуклой производственностью, которой в сюжет щедро подсыпает Роулинг. На этот раз убийство происходит в литературном мире, густо перенаселенном людьми, которые во что бы то ни стало пытаются написать что-то в вечность, но вечно обнаруживают, что в их случае ударение в слове "написать" может падать только на второй слог.

Начинается все с того, что к Страйку в офис приходит жена писателя Оуэна Квайна и заявляет, что Квайн пропал - и все бы ничего, он и раньше, бывало, уходил в ночь, прикрывшись тонкой писательской натурой как застиранным байроновским плащом, но она соскучилась и у нее кончаются деньги. Жена писателя, Леонора - на взгляд Страйка материалец забавный: то ли чокнутая, то ли чокнутая, но в здоровом смысле, как полнокровный дагерротип Софьи Андреевны - женщина, которая, выходя замуж за писателя, до самых глаз напяливает шапочку из фольги, чтоб эманации писательского таланта ненароком не расквасили ей мозг.

Оуэн Квайн по правде сказать неважный не только муж - он изменяет жене и носит чудовищного вида кепи - но и писатель. Когда-то по молодости он написал неплохой роман, сочащийся как промокшие ботинки недурным стилем и близким к влажным психоделическим мечтам Тимоти О'Лири символизмом, но дурь закончилась вместе с семидесятыми и теперь немодный и неинтересный Квайн выжимает из своего обрезанного под корешок таланта последние капли, которые оказываются вполне логичной в таком случае желчью. Квайн пишет роман, в котором иносказательно, в духе современного "Путешествия пилигрима", но вполне узнаваемо покрывает плотным слоем словесных фекалий всех своих коллег по литературному цеху: своего агента, своего редактора, директора своего издательства, гонкуровски-букеровского лауреата и заклятого соперника (другого задрота, но у которого пиар покрепче) Майкла Фанкура и всех-всех-всех, до кого он мог доплюнуть. Неудивительно, что уже с первых страниц читателю становится ясно: про этот труп Роулинг не забудет.

Разумеется в скором времени труп писателя и находится (в состоянии, близком к уровню его последней книги), а за ним находится и целая толпа подозреваемых. Отсюда и начинается та самая восхитительная производственность романа: Роулинг довольно убедительно проводит нас за кулисы литературного мира, где пахнет завистью и неполученными гонорарами, а отточенные литературные обороты превращаются в парфянские стрелы.

Отчего-то всегда кажется, что люди, связанные с производством литературы, должны быть если уж не добрыми, то хотя бы достойными представителями рода человеческого, потому что литература облагораживает и все такое, но точно так же как пятерка в четверти не превратит очкастого ботаника в постер Брайана из "Бекстрит бойз" на стене у заветной Маши из девятого "А", так и выпуск в свет романа пусть даже о высочайших порывах души человеческой не сделает трамвайное хамло приятным собеседником, потому что таков один из величайших жизненных парадоксов: можно одновременно и Чехова читать и рельс развинчивать. Отголоски этого до нас, кстати, доносятся постоянно (Донна Тартт не вошла в букеровский лонг-лист, зато туда попал нечитабельный, несмотря даже на одного уже имеющегося букера, Говард Джейкобсон; Джоан Харрис в "Гардиан" считает чужие гонорары и называет "Гарри Поттера" - "рассказиком о волшебниках" и т.д и т.п.), и откуда у всего этого вполне предсказуемо растут ноги, нам и показывает Роулинг.

The desire to be in print, как формулирует это писательница, зачастую оказывается чем-то сродни разрушающему воздействию на организм некачественной "кислоты", когда одно только обещание золотых звезд и радужной радости: призов, гонораров, внимания читателей к тебе, человеку, которым раньше гордилась только бабушка, да и то, когда он доедал суп - доводит человека до харкания желчью в общественных местах. Читатель повстречается с литературной агентшей, которой так и не повезло подцепить денежного писателя, с блогершей, которая мечтает о том, что ее простыни дурного порнотекста превратятся когда-нибудь в гипертекст, с букеровским лауреатом, который изъясняется так, будто сам за собой записывает, с редактором-алкоголиком и редактором-фрустрированным полугеем и со всеми последствиями их долгих взаимоотношений, которые закончились одним убийством и несколькими написанными книгами, хотя все могло быть и хуже, и книг могло бы быть еще больше.

Но, кроме этого замечательно интересного - как музей пыток, как фотография младенчика Криппена в ванночке - литературного закулисья, второй детектив про Корморана Страйка и его помощницу Робин Эллакотт прекрасен как раз наличием в нем Корморана и Робин. Страйк вообще, если так поглядеть - мистер Рочестер со знаком "плюс". Обнаружив себя в неполном составе мистер Рочестер замкнулся, оброс и потянул на себя как одеяло уже до боли знакомый нам байронический плащ. Пока к нему не пришла здравомыслящая молодая женщина, пока она его не причесала, мистер Рочестер был вполне готов плесневеть в своей депрессии и вытирать сопли все тем же плащом. Страйк же, у которого, как и у Рочестера не везде хватает частей тела, у которого, как и у Рочестера, есть в прошлом сумасшедшая баба, которая мечтает разнести ему чердак - ни в коем случае не готов прикрываться черной простыней и ползти на кладбище, дожидаясь, пока там его не откопает и не причешет какая-нибудь ладная молодуха. Он моется, питается, не слишком много пьет, моет за собой посуду, обращает внимание на женщин и занимается делом, не без помощи Робин, конечно, которая украшает роман не только тем, что она хорошенькая блондинка, но и тем, что она чертовски хороший персонаж, а не картонное приложение к тексту. И когда роман таким образом со всех сторон увязывается в стройную картинку - с одной стороны, полноценный мир, в котором люди кидаются говном из метафизических унитазов и называют это литературой, с другой - постоянные герои, за судьбой которых хочется следить, даже когда они не идут по кровавому следу, получается - нет, не шедевр, не очередное произведение, которое перевернет мир и "заставит задуматься", а просто хорошая, идеально выполненная работа, которая может на пару-тройку часов сделать мир вокруг капельку лучше.

Оригинал записи в LJ