4.5 Юность узнала, а старость смогла

Такую как бы (!) откровенную и раздумчивую книгу, как эта, я думаю, можно было написать, только взглянув на свою уже состоявшуюся жизнь с высоты птичьего полета - в поздней зрелости, никак не раньше, и мне хотелось прочитать ее основательно и неспешно. Хотя юность авторов протекала намного раньше моей, мне почему-то казалось, что это было еще в схожих гуманитарных декорациях и с близкими модусами поведения, поэтому было интересно вникнуть в чужое восприятие в целом знакомой реальности. И вот через несколько лет после покупки «Энциклопедии…» настал день, когда я извлекла ее из своего запылившегося «культурного слоя» и, как Винни-Пух с горшочком мёда, сначала медленно и осторожно полистала предисловие, потом повнимательнее присмотрелась к отдельным статьям и, наконец, принялась читать, да так быстро, что книга закончилась скорей, чем можно было ожидать, ведь мемуары обычно читаются долго, а порой и томительно-утомительно. Но зато теперь можно честно подвести итоги.

Книга оставила во мне довольно сильный эмоциональный резонанс и вполне оправдала ожидания, но все же впечатления мои двойственные. Первая двойственность связана с самой структурой текста. Жанр энциклопедии мне не показался очень уж подходящим для упорядочивания воспоминаний, хотя саму по себе идею эпштейновских «списков» и тезаурусных каталогов я разделяю (наверное, поэтому, мне и обложка понравилась – показалась выполненной очень в его духе). Я знакома с книгами М. Эпштейна и его Интернет-проектами и вообще всегда любопытствую в отношении затей и экспериментов такого рода. В конце концов, почему бы и нет? Приступая к чтению, я строила разные варианты построения мемуарного текста как энциклопедии, но в результате была немного разочарована его структурной неполнотой и пристрастностью, хотя, собственно, какой смысл критиковать чужую субъективную реальность: они – авторы, они так видят. Прочитанное лишний раз убедило меня, что составление полноценного объемного тезауруса биографем, наверное, вообще невозможно и даже бесполезно. Подобный текст был когда-то и у Г.Л. Тульчинского в его «Историях по жизни», и там результат был таким же. Все-таки жанр и структура ко многому обязывают, и «в одну телегу впрячь не можно…». И тем не менее мне понравилось.

Вторая причина двойственности состоит в том, что диалогическая мемуарная форма, несмотря на ее несомненную оригинальность, мне тоже оказалась не близка. Разномастность смысловых центров авторов, организующих фрагменты с общим заголовком, мне все время мешала реконструировать те хронотопы, о которых они рассказывали. М. Эпштейн, на мой взгляд, был более гуманитарен, обобщен, философичен и отстранен. С. Юрьенен во всем казался более политизированным и почему-то неуспокоенным и несчастливым, обиженным жизнью. Тексты не всегда воспринимались как перекликающиеся, хотя авторы время от времени и старались быть в диалоге, обращаясь друг к другу, продолжая мысли друг друга, обращаясь памятью к общим эпизодам. И все равно мне нравилось.

М. Эпштейна я воспринимала как идейного вдохновителя проекта, поэтому в написанных им фрагментах я больше видела следование его внутренней идее, попытку подчинить текст ей. У С. Юрьенена я этого не заметила, его тексты показались более эгоцентричными, эмоционально более напряженными, настойчивыми и связанными следованием какой-то собственной внутренней установке. Должна признаться, что до этой книги я вообще не знала о существовании такого писателя, и его воспоминания почему-то читались как самооправдания и самопозиционирования. Это, наверное, типично для иммигрантских дискурсов, но этим и неинтересно. Но мне все это нравилось.

Текст написан очень хорошо, я бы сказала, притягательно, да и сама фактология возрастов взросления в 60-70-х, конечно, увлекала, поэтому я старалась закрывать глаза на «мелочи» двойственности и со-существовать с транспарентно проступающими за текстом авторами. Сравнивая сегодняшнюю и тогдашнюю повседневность, что-то узнаешь как оставшееся неизменным или возвратившимся на круги своя, что-то кажется более, а что-то менее ценным для опыта. Поскольку молодость в ретроспективной оптике скрашивает всё и позволяет декорировать любое воспоминание возрастной ностальгией (когда все еще живы, когда все еще только начинается, когда ты полон надежд, когда еще верится в лучшее… и далее по списку), мне показалось, что при прочих равных книга пронизана солнечными бликами возрастного восприятия реальности. Проблема в том, что будучи написанной «здесь-и-сейчас», пусть даже с вкраплениями «там-и-тогда», она несет на себе и стигмат сегодняшней возрастной мудрости, а соответственно, печали, сожалений и уже чуть более отстраненного принятия всего того, что дали авторам предшествующие годы. Наверное, энциклопедия юности требует второго и третьего томов – энциклопедий взрослости и старости. Парни, пишите ещё! Вы – классные.