5

Не думала я, что дойду до жизни такой, что буду восхищаться тем, что бесило меня в молодости. Впрочем, восхищаться - слово неточное. Это какая-то истома, сладкая тоска, когда наслаждаешься тем, как слова пригнаны друг к другу, на физическом уровне. Что-то похожее чувствуешь, взлетая на американской горке и ожидая стремительного падения. Восторг и ужас.
Ну, что это за прелесть, что за изыск:

В комнате было бедное суровое убранство, но не от нищеты, а от мечтательности: железная кровать эпидемического образца, с засаленным, насквозь прочеловеченным одеялом, голый стол, годный для большой сосредоточенности, стул из ширпотребного утиля, самодельные полки у стены с лучшими книгами социализма и девятнадцатого века, три портрета над столом — Ленин, Сталин и доктор Заменгоф, изобретатель международного языка эсперанто.

Теоретики абсурдизма писали о том, что сам приём призван заострить всё до такой степени, чтоб суть предмета и явления и дураку стала очевидна. В этом смысле Платонов - абсурдист из абсурдистов. Кажется, он нагромождает слова и образы, как глыбы, а в итоге получается летящая конструкция. Прочная снаружи и прозрачная внутри. Ах, эти ювелирно точные описания:

Вневойсковик всегда ожидал от учреждений ужаса, измождения и долготерпеливой тоски — здесь же он увидел вдалеке человека, сочувственно думающего по поводу него.

Этот тщательно спрятанный, но рвущийся наружу юмор:

даже комары и бабочки, садясь спереди на кофту Москвы, сейчас же улетали прочь, пугаясь гула жизни в ее могущественном и теплом теле.

Это даже не понимание, а про-чувствование человека и со-чувствие к нему:

сердце его билось с ужасом, потому что оно почувствовало давно заключенную в нем любовь.

Языком Платонова упиваешься так, что на время забываешь о сюжете и персонажах. Но в итоге тебя накрывает плотная сеть мыслей, и из неё уже не вырваться. Возможно ли подчинить живые личные интересы абстрактным идеям? Что есть любовь - нечто большое и неуловимое или маленькое и тёплое? Мечты помогают жить или помогают только бежать и прятаться от жизни? Мысли роятся, острые, неоднозначные, провокативные, и никуда от них не убежать. Платонов буквально вгрызается в читателя и поселяется в нём надолго.
И если бы меня попросили назвать писателя-волшебника, в первую очередь я вспомнила бы его.