5 «Но ведь это не я! Я тут ни при чем! Это приказ!..»

Рассказ коменданта Освенцима, Рудольфа Ланга, о его жизни и «работе», в котором под жизнью и работой он понимает одно - служение Германии. Приказ превыше всего, это его вера, опора, он солдат и готов на всё ради своей страны, даже если для этого необходимо будет истребить тысячи, миллионы людей. Дело в том, что у Рудольфа напрочь отбито чувство человечности, он бесчувствен и даже не понимает, что с ним что-то не так. Он с энтузиазмом, с верой, что прав во всех отношениях, берется за постройку нового концлагеря, планировку объемов «особой обработки» заключенных, где, что и как достроить, пристроить, усовершенствовать.. Травить газом и жечь людей, включая, конечно же детей, он может легко, они числятся у него в голове под категорией «единицы». А как ещё он вынужден был однажды признать, отдай ему фюрер приказ расстрелять собственных детей, он сделал бы и это: «“Клянусь, я хотел ответить: "Конечно, нет!" Клянусь, я так и хотел ответить. Но слова снова внезапно застряли у меня в горле, и я сказал: - Разумеется, да.»

Был такой комендант Освенцима - Рудольф Хёсс, и как я поняла, он и стал прототипом для главного героя Мерля, многие факты из жизни у них совпадают. Ну и судя по ответу Хёсса на вопрос зачем он убивал миллионы людей: «Прежде всего, мы должны слушать фюрера, а не философствовать.» (взято из Википедии), можно сделать выводы о том насколько эти два нечеловека совпадают по внутренним качествам.

Ещё пару слов о том как написана книга. Рассказ ведется от первого лица, язык простой, но не примитивный, сухой, сдержанный, что соответствует характеру главного персонажа. Морально воспринимать книгу не настолько сложно, как я ожидала, и, думаю, именно потому, что Рудольф не воспринимал ярко происходящего, не принимал ничего близко к сердцу (не к чему было принимать, сердца-то не было), поэтому страдания людей описываются тоже сжато, какими-то штрихами, поверхностно.

«Как-то прокурор воскликнул: «Вы уничтожили три с половиной миллиона человек!» Я попросил слово и ответил: «Прошу прощения, я уничтожил лишь два с половиной миллиона». По залу пронесся гул, и прокурор крикнул, что я должен был бы постыдиться подобного цинизма. Но ведь я ничего предосудительного не сказал, я только уточнил цифры.»