3.5

«Горе ближнего нам в утешение» - говорила моя бабушка, но только став взрослой я до конца смогла понять, почему это так: чужое несчастье реально заставляет каждого из нас отчётливее переживать радость собственного бытия, эту спасительную погруженность в жизнь пусть даже с её мелкими обидами, ссорами и ошибками. Ведь всё преодолимо и переживаемо, если внутри тебя живёт счастье.

А вот если его там нет? Если оно вырвано с корнем родительской нелюбовью, отсутствием поддержки, предательством и страхом? Герой этого романа попал в сюрреалистическую ситуацию, когда несчастье других стало, фактически, единственным источником, подпитывающим его желание жить. Наблюдая смерть человека, сбитого автомобилем, и не оказывая ему помощи, становясь свидетелем ужасного падения друга во дворе или гибели собаки, он удерживает себя в живых, преодолевая кошмар ежедневного приступа-«ритуала». Жизнь возвращается к нему только одной тропой – через созерцание страдания, и он, фактически, абсурдно творит своё зло во имя самого себя: «мне отмщение, и аз воздам».

Возможно ли такое в реальности? Наверное, в полном смысле слова - нет, хотя среди истоков психопатии часто фигурируют детская жестокость, любопытствующее насилие над животными, равнодушие к боли и страданиям других, рационально-холодное отношение к смерти, намеренное причинение вреда и ущерба, метящего в самую сердцевину другой личности – в то, что она любит, в то, что ей дорого и памятно. Тем не менее литературная разработка идеи превращения человеконенавистничества в реальную силу заслуживает внимания. Читатель как бы не на самом деле сталкивается с тем, как ненависть к чужому благополучию, к чужой внутренней радости может стать мощным стимулом, заставляющим героя предпринять огромное количество немотивированно враждебных действий, которые во всех иных случаях были бы направлены в конструктивные русла. Кажется, что он воюет с самой жизнью, пытается уничтожить её «материнскую плату» - внутреннее ощущение счастья от самого факта существования, пребывания человека в мире, среди других людей и событий.

Книга читается довольно напряженно, и эту напряженность постоянно нагнетают болезненные мелкие детали, маниакально тщательная проработанность каждого эпизода. По ходу чтения не возникает даже мысли о сочувствии к герою, к его сорвавшиммся планам, обидам или несправедливым оскорблениям. Наоборот, в каких-то моментах чувствуешь, что его злоба заразн,а и хочется вымыть руки. Иногда возникает эффект почти полного обезличивания героя, он начинается восприниматься как воплощение «абсолютного зла» - беспощадного, безответного, слепого. Но всё же усиливающимся внутренним фоном чтения становится и нарастающая жалость к герою, обездоленному радостью. Так принято жалеть убогих, неполноценных, больных людей, безнадёжно существующих в своей беспросветности, не имеющих возможности осознать её и искать стимулы и помощь извне, чтобы открыть в жизни другие измерения, другие способы активизировать свою внутреннюю энергию. Но автор и не оставляет герою позитивного шанса: оставленный Богом, матерью, другими людьми, он направляет энергию своего зла на самого себя, и этот конец вполне логичен и даже наполнен своеобразным гуманистическим пафосом.