5

«Если у раба внутри есть крылья — он рано или поздно станет свободным. Если свободный человек носит в душе кандалы, рано или поздно он станет рабом».
Святослав Вакарчук

Лучшая книга, которую я читала в этом году и одна из сильнейших книг вобще! Это если кратко. "Какие-то грустные книги у тебя среди любимых" — сказала мне сестра после краткого описания эмоций. Что поделать? Оруэлл написал одну из тех книг, которые отнюдь не всегда хочется читать, зато она точно не оставит равнодушным читающего, бросив ему вызов, сюжетом, нереальностью... А нереальностью ли? При всем гротеске, при всей мелочности и прочем, что можно отнести к разряду почти фантастики, все же понимаешь: "1984" — фундаментальный роман, который дает хлёсткий ответ на вопрос о том, что бывает, если разрешить определенному устрою властвовать, причем на стадии, когда уже машина запущена, и не просто — прекрасно работает? И параллельно на еще один вопрос: почему же так важно бороться за свободу и не допустить укоренения гнилой системы?

Каково это — жить в страхе, от того, что ты более свободен, чем окружающие, чем это дозволено? Когда весь твой мир — механизм, работающий на интересы от силы парочки людей, механизм, работающий мощно и безвозвратно? Каково жить, понимая это, учавствуя (лишь потому, что иначе нельзя) и зная изнанку? Каково? Герой книги Уинстон — почти единственный борец в мире, где бороться запрещено. В мире, где люди живут под постоянным наблюдением экранов, где — если ты еще не окончательно превратился в раба Старшего Брата — под самоконтролем должно быть каждое движение, каждый взгляд и малейший жест, чтобы не выдать свое инакомыслие никоим образом.

Уинстон живет в постоянном страхе, безрассудном и подсознательном, но вместе с тем, он тянется и к свободе, к борьбе, противостоянию, хоть сама жизнь с партией искореняет подобные попытки. В этом есть противоречие жизни Уинстона, который прекрасно видит и анализирует дикую степень поклонения общества и внутренне понимает тщетность собственной борьбы, но все же до последнего за нее цепляется... Мужчине приходит в голову нелепая идея — завести дневник для будущего поколения. Дневник — символ свободы, способ правдивого выражения собственных мыслей, попытка не притворяться и быть самим собой, хотя бы на бумаге. Способ показать будущему поколению, что он не сдался, не покорился и хотел быть свободным. Ощущение свободы практически идентично чувству страха, потому как за каждым движением и каждым словом, написанным в личном дневнике, следит Старший Брат и каждый здесь — раб партии.

В тот самый момент, когда человек делает что-то, что имеет негласный запрет… ему мешают собственные физические рефлексы или мысли куда-то исчезают, попросту забываясь. Насколько сильно должен работать механизм, чтобы довести человека до инстинктов, до умения искать и различать условные знаки, невидимые жесты, что могут означать совпадения взглядов, желание бороться за собственное существование, даже рискуя жизнью? В любом случае рискуя жизнью, потому что здесь свобода означает рабство, незнание — силу, а война — мир. О каких-то более естественных характеристиках речь не идет. Мир Уинстона наполнен абсурдом, здесь дóлжно любить партию, не просто поклоняясь и смиряясь со пристальной слежкой Старшего Брата. Любить партию — значит быть рабом, быть винтиком огромного механизма. Быть таким, как все. Учавствовать в фарсе, беззаветно веря в его правдивость. И, опять же, ни в коем случае не выдавать своего двоемыслия. Ничем. Ни словом, ни жестом, ни поведением. Старший Брат следит за тобой.

Людям, плывущим по течению, которых устраивают любые навязанные понятия, жить легко. Они-то и становятся первыми обожателями, оправдывающими каждый поступок своих вождей. А Уинстон? Уинстон, которому еще хватает ума и недюжинной внутренней силы бороться. С тем, что знает он, нельзя смириться. Мужчина не имеет права смиряться, он должен быть сильным, чтобы бороться. Нельзя быть инфантильным, для него непозволительно быть одним из...Уинстон слишком много знает, слишком много помнит из таинственного прошлого, в котором даже он не может быть уверен, но при этом мужчина не задает вопросов «А было ли так?», он будет бороться, он сохраняет ум, интуитивно жаждет другой свободы, не допуская даже мысли о том, чтобы слиться с толпой. Сила людей, убежденных в своем стремлении поражает, даже если она больше на внутреннем уровне, потому что рано или поздно все меняется. Пока есть такие Уинстоны, способные отличаться от толпы, способные иметь свое мнение, несмотря на огромные массы людей, которым навязали одно-единственное мнение, до тех пор у подлинной Свободы есть шанс восторжествовать.

Дальше...

Мир, который описывает Оруэлл, полон парадоксов, которые можно было бы счесть нелепыми или надуманными, не будь они такими настоящими. Можно оценить тончайшую грань построения нового мира, его некую аллегоричность, гротескность. Здесь в почете субъективизм, а не объективность, умышленная узость и подмена понятий... Нет беззакония, потому как нет и законов; в кино смеются над несчастьями и воспевают смерть; большинство — отравленное поколение приспособленцев, воспитывающее из детей хищников, самым гордым поступком которых является… сдача родителя Старшему Брату за малейшее неправильное слово в сторону партии, при этом сами «жертвы», покорнейше принимают свою судьбу и радуются достойному воспитанию маленького шпиона; время — слишком абстрактная категория: партия всегда может переписать историю так, как ей нравится, поменять статистику в угоду себе же, чтобы даже думающие люди потерялись в простой попытке понять, в каком году они живут, многие подлинные знания остаются лишь в головах на правах неугодных власти воспоминаний; а чего стоит время ненависти?! Время, когда людей закрывают в помещении на определенный промежуток, "натравливая" на них некий грозящий образ внешнего врага, в эти минуты принято впадать в ярость массово — партийный ритуал, то, что для властей считалось священным, словно дрессура, потому как люди впадают в беспамятство, самогипноз; партия является блюстителем демократии, именно демократии — не внушать же людям, что они живут в абсолютном тоталитарном режиме; в этом мире на полном серьезе переписывают романы, из употребления убираются антонимичные слова — все должно быть четко, ясно и по-партийному, зачем слова-противоположности? Вместо того, чтобы развивать родной язык, власть вводит новояз, где происходит "зачистка" ненужных слов, тысячами исчезают — налицо сужение мыслей в недалеком будущем, все "неправильные" понятия становились недоступными; уже существует полный вакуум, ведь человеку запрещено учить иностранные языки, запрещено знать и контактировать с людьми других стран, дабы не увидеть, что все люди — одинаковы (а не враги и не варвары, помешанные на собственных догмах) и что можно жить совершенно иначе. Много-много всего страшного по своей сути, ведь куда проще следовать уже навязанным истинам, культивировать войну, до такой степени, когда к ней привыкаешь и становишься одним из массы.

Примерно так звучит ответ на вопрос: зачем бороться за будущее? Чтобы не было Уинстонов, которые вынуждены задавать себе очевидные вопросы: "Как я могу не видеть того, что у меня перед глазами?" и "Разве у меня одного не отшибло память?"; чтобы не было Уинстонов, вынужденных бояться бороться за свое естественное право — быть свободным и делать великие поступки без наступления животного страха; чтобы не запустить машину, коверкающую все на свете и не ждать, пока она станет настолько массовой, что будет работать сама на себя. Поэтому надо бороться. Всегда.
Свобода — это логично и элементарно, она в человеческой природе, ее не искоренить, если она есть внутри, и если она есть внутри — человек за нее борется. А пока он борется — мир не скатится в пропасть.