4.5 Роковой талисман

Я люблю, когда язык книги многословен и наполнен философскими мыслями. Но в этом романе два этих обстоятельства запредельны, я считаю. Нужно было запастись вниманием, терпением и изрядным количеством закладок. А сейчас после окончания чтения можно смело вернуться к первой странице и начать сначала, чтобы как следует понять и прочувствовать весь этот кладезь философских мыслей писателя. Непростой и очень плотный текст романа, который не стеснялся быть нарочито подробным и в описаниях и в размышлениях о религии, истории, устройстве общества, а также психологии отдельной личности по отношению к счастью, богатству, бедности, добру, злу, любви и многому другому. Вот некоторые из них :

Когда человек думает, что он что-либо усовершенствовал, на самом деле он сделал только перестановку.

 Итак, выпьем за глупость власти, которая даёт нам столько власти над глупцами!

Ах, слава - товар невыгодный. Стоит дорого, сохраняется плохо. Не проявляется ли в ней эгоизм великих людей, так же как в счастье - эгоизм глупцов?

Кто первый огородил свои владения, тот, вероятно, был слабым человеком, ибо от общества прибыль только людям хилым. Дикарь и мыслитель, находящиеся на разных концах духовного мира, равно страшатся собственности.

Счастье поглощает наши силы, несчастье уничтожает добродетель.

Когда стал вырисовываться сюжет романа, в моём сознании вдруг вырос всем известный Дориан Грей, который не покидал меня до самого конца. А самое главное - не оставляло, а только усиливалось такое же ощущение жуткого страха и омерзения к происходящему, как и при чтении Оскара Уайльда. Параллель для меня довольно отчётливая прослеживалась при разнице в сюжетах и самой концовки. И без того грязная душа, вожделея жизнь, заключает сделку с дьяволом. Только Дориан Грей творил зло, оставаясь прекрасным внешне и прогнивая изнутри, а Рафаэль Валантен сделался рабом желаний, потеряв в итоге саму жизнь как таковую.

На самом деле, этот молодой человек из разорившегося рода, который поначалу жил довольно-таки праведной жизнью учёного - отшельника, продал душу дьяволу ещё до того, как приобрёл коварный талисман в виде кусочка шагреневой кожи, который, исполняя его желания, сокращался в размерах, отсчитывая оставшиеся минуты его жизни. Дьявол, который в нём жил и который по большому счёту живёт во всех нас, просто дремал, пока он на ветхой мансарде писал книгу и изучал чужие труды. Его пробудили : его друг - искуситель и авантюрист, на советы которого он повёлся в поисках лёгкой и при этом грешной жизни, его необузданная страсть к недоступной и холодной женщине, имеющей тот самый статус и внешность, которые вызывали в нём любовь или её подобие. Оказавшись на краю, он хотел спрыгнуть в бездну, но получив талисман, стал держаться за своё существование до самого последнего вздоха, несмотря на то, что эта была уже не жизнь, а лишь жалкое её подобие. Вот такой парадокс человеческой природы.

Читать роман, я повторюсь, мне было страшно как и "Портрет Дориана Грея". Почему? Потому что оба автора подняли очень болезненную тему для всех нас, я считаю. Проблема выбора между добром и злом, желанием и воздержанием, грехом и добродетелью, страстью и духовностью, богатством и бедностью и, наконец, жаждой жизни или отрешением от неё. Какие же это тонкие грани, по которым мы часто ходим в жизни, делая выбор и не всегда верный. А Бог и Дьявол они не в портрете художника и не в кусочке волшебной кожи, нет... Они внутри у нас, и мы проживаем вместе с ними всю нашу недолгую человеческую жизнь. И когда подобными романами гиперболизируется эта тема, всё моё существо начинает трепетать, будто они, эти двое, во мне живущие, читают книгу вместе со мной, да ещё начинают там внутри беседовать. Я словно слышу их голоса и волнуюсь, а итог - очищение с изнеможением, ибо, как сказал Оноре де Бальзак : "Наша совесть непогрешимый судья, пока мы ещё не убили её".

В конце очень длинная и очень интересная цитата о тайне человеческой жизни из уст старого антиквара, ставшим самым главным искусителем для главного героя и подарившем ему смертоносный талисман :

Сейчас я вам в кратких словах открою великую тайну человеческой жизни.
Человек истощает себя безотчетными поступками, -- из-за них-то и иссякают
источники его бытия. Все формы этих двух причин смерти сводятся к двум
глаголам желать и мочь. Между этими двумя пределами человеческой
деятельности находится иная формула, коей обладают мудрецы, и ей обязан я
счастьем моим и долголетием. Желать сжигает нас, а мочь -- разрушает, но
знать дает нашему слабому организму возможность вечно пребывать в спокойном
состоянии. Итак, желание, или хотение, во мне мертво, убито мыслью; действие
или могущество свелось к удовлетворению требований моего организма. Коротко
говоря, я сосредоточил свою жизнь не в сердце, которое может быть разбито,
не в ощущениях, которые притупляются, но в мозгу, который не изнашивается и
переживает все. Излишества не коснулись ни моей души, ни тела. Меж тем я
обозрел весь мир. Нога моя ступала по высочайшим горам Азии и Америки, я
изучил все человеческие языки, я жил при всяких правительствах. Я ссужал
деньги китайцу, взяв в залог труп его отца, я спал в палатке араба,
доверившись его слову, я подписывал контракты во всех европейских столицах и
без боязни оставлял свое золото в вигваме дикарей; словом, я добился всего,
ибо умел всем пренебречь. Моим единственным честолюбием было -- видеть.
Видеть -- не значит ли это знать?.. А знать, молодой человек, -- не значит
ли это наслаждаться интуитивно? Не значит ли это открывать самую сущность
жизни и глубоко проникать в нее? Что остается от материального обладания?
Только идея. Судите же, как прекрасна должна быть жизнь человека, который,
будучи способен запечатлеть в своей мысли все реальности, переносит
источники счастья в свою душу и извлекает из них множество идеальных
наслаждений, очистив их от всей земной скверны. Мысль -- это ключ ко всем
сокровищницам, она одаряет вас всеми радостями скупца, но без его забот. И
вот я парил над миром, наслаждения мои всегда были радостями духовными. Мои
пиршества заключались в созерцании морей, народов, лесов, гор. Я все
созерцал, но спокойно, не зная усталости; я никогда ничего не желал, я
только ожидал. Я прогуливался по вселенной, как по собственному саду. То,
что люди зовут печалью, любовью, честолюбием, превратностями, огорчениями,
-- все это для меня лишь мысли, превращаемые мною в мечтания; вместо того
чтобы их ощущать, я их выражаю, я их истолковываю; вместо того чтобы
позволить им пожирать мою жизнь, я драматизирую их, я их развиваю; я
забавляюсь ими, как будто это романы, которые я читаю внутренним своим
зрением. Я никогда не утомляю своего организма и потому все еще отличаюсь
крепким здоровьем. Так как моя душа унаследовала все не растраченные мною
силы, то моя голова богаче моих складов. Вот где, -- сказал он, ударяя себя
по лбу, -- вот где настоящие миллионы! Я провожу свои дни восхитительно: мои
глаза умеют видеть былое; я воскрешаю целые страны, картины разных
местностей, виды океана, прекрасные образы истории. У меня есть воображаемый
сераль, где я обладаю всеми женщинами, которые мне не принадлежали. Часто я
снова вижу ваши войны, ваши революции и размышляю о них. О, как же
предпочесть лихорадочное, мимолетное восхищение каким-нибудь телом, более
или менее цветущим, формами, более или менее округлыми, как же предпочесть
крушение всех ваших обманчивых надежд -- высокой способности создавать
вселенную в своей душе; беспредельному наслаждению двигаться без опутывающих
уз времени, без помех пространства; наслаждению -- все объять, все видеть,
наклониться над краем мира, чтобы вопрошать другие сферы, чтобы внимать
богу? Здесь, -- громовым голосом воскликнул он, указывая на шагреневую кожу,
-- мочь и желать соединены! Вот они, ваши социальные идеи, ваши чрезмерные
желания, ваша невоздержность, ваши радости, которые убивают, ваши скорби,
которые заставляют жить слишком напряженной жизнью, -- ведь боль, может
быть, есть не что иное, как предельное наслаждение. Кто мог бы определить
границу, где сладострастие становится болью и где боль остается еще
сладострастием? Разве живейшие лучи мира идеального не ласкают взора, меж
тем как самый мягкий сумрак мира физического ранит его беспрестанно? Не от
знания ли рождается мудрость? И что есть безумие, как не безмерность желания
или же могущества?