Больше рецензий
Эксперт
Сердце воительницы, душа сказочницы.
31 октября 2023 г. 14:10
2K
5 Слушай сказ морской старинный...
Рецензия«В Асседо всё бывает, край морской не знает граней; всё случается однажды – ночью поздней, утром ранним...». Вот так вот и жила Зоя Прокофьева, жила в своей фантазии, которая была намного интереснее реальности – и безопаснее. Нельзя сказать, что с её семьёй было что-то не так, нормальная это была семья, обычная по тем меркам. В том-то и крылась вся проблема. Дома не разговаривали о важном, не обнимали, не признавались в любви, холодно там было, холодно и равнодушно, и потому маленькая девочка нашла убежище в пыльном чулане, где, отгораживаясь от столь печальной действительности, утопала в мире вымышленном, читая книги и пробуя себя в писательстве. Семья её не понимала. «Ну что мне с тобой делать?». Увидев, что она в отличии от старшего брата не столь талантлива в учёбе, они просто-напросто махнули на неё рукой, не тщась даже разглядеть в ней наличие каких-нибудь иных талантов, что оставило на девочке неизгладимый след. И бродила неприкаянная Комильфо в одиночестве по волшебным улочкам Одессы, разговаривала с любимыми памятниками, размышляла о прочитанных книгах, а родные кричали на неё, требовали чтобы она была сильной, ибо глянь, твой дед войну прошёл и при этом держится, а ты, глупая, плачешь из-за того, что лошадь, в компании которой ты провела пару чудесных деньков, на колбасу пустили! И правда... Прижимаясь щекой к памятнику, который стал для неё родным (просто вдуматься – она искала опору в памятниках...), Зоя начала медленно, но верно закипать. Она ведь была ребёнком, маленьким ребёнком, который хотел внимания и любви, вот в чём дело. И не хотела она никуда уезжать, напротив, она мечтала, чтобы мама крепко её обняла, а папа попросил остаться. Не обняла. Не попросил. Вот так “назло” и сработало: дева покинула любимый город и отправилась в чужие края, и что ей теперь со всем этим делать – непонятно... Но у неё была тетрадь. У неё была ручка. У неё было Асседо. «Мне срочно нужно было за что-то ухватиться, за нечто, стоящее перпендикулярно относительно бездны, потому что иначе я бы захлебнулась и утонула. „Асседо благословенно! — сказал Дюк. — Держись за меня”».
«Мы с тобою ветром стали, мы с тобою стали ветром. Мы с тобою стали пеплом, светом, молодости следом. Мы вечны как эти земли, земли, что летят под нами...». Иерусалим и правда был для неё чужим, всё в нём было другим. Ей было тяжело. Замкнутая и неразговорчивая, она понятия не имела как нужно сходиться с людьми, да и нужно ли вообще, стоит ли кому-то доверять, ведь куда проще промолчать, обидеться и уйти, а если к ней продолжали тянуться, то она била острыми словами, била больно, наотмашь. Это был кипящий котёл погребённых чувств и эмоций. «В таком мире я не умела жить. Никто меня этому не научил. Всё это было несправедливо, безумно и бессмысленно». Тем не менее, что-то со временем всё же начало меняться. Проблески дружбы, не всегда верной, порой и вовсе фальшивой. Первая влюблённость с её бурными эмоциями. Хватало и склок, ибо манипуляторов и любителей поиздеваться над другими всегда предостаточно. Комильфо приноровилась говорить не хуже чем писать, научилась не отмахиваться от чувств, а впускать их в своё сердце, и в конце концов к ней пришло понимание, что рядом с ней уже не чужие люди, рядом с ней семья, семья не по крови, а по чему-то другому, тому, для чего и слов не подобрать. Да и Иерусалим оказался не таким уж и чужим с этими его чудными садами, белым камнем и пылающими закатами, было в нём что-то... родное. «Кто любит, тот любим. / Кто светел, тот и свят. / Пускай ведёт звезда тебя / Дорогой в дивный сад». Пока дети разбирались со своими треволнениями, взрослые тоже переживали собственные кризисы, и были ссоры, непонимания, слёзы, но были и разговоры, улыбки, поддержка, и вот так вот они и шли рука об руку, помогая друг другу выжить в этом сложном мире, где никогда ничего не бывает просто. Было во всём этом что-то... жизнеутверждающее. Волнующее. Близкое. Было много горького и неприятного, порой и вовсе плохого, была даже пролитая кровь, но разве в жизни всё по-другому? Да нет же. Так оно всё и крутится, так оно всё и вертится. И пройти через всё это можно только вместе. «Слышишь? Струны задрожали. Тень луны легла над пылью сказкой, небылью и былью. Край морской горит огнями...».
«Асседо благословенно... Каждый в нём отыщет то, что так ему необходимо: вымысел, мечту и сказку, благосклонную погоду, мать, отца, любовь и ласку, дружбу, преданность, заботу. Все мечты ему подвластны, всё сбывается однажды. Асседо не знает горя. Асседо не знает жажды». Это был непростой путь. Покинув родину и семью, девочка, казалось, со временем обрела себя, но невозможно было закончить все эти метаморфозы без возвращения туда, где всё начиналось. Это было больно и очень, очень страшно. «— Я боюсь. — Чего? — Всего». Её будто бы окунули в холодную воду действительности, и эти четыре чёртовых часа... Она вновь бродила по знакомым улочкам и разглядывала памятники, но не было уже былых эмоций, ничего не было, ничего. «Одесса – это состояние детства. И больше ничего». Все эти годы она выдумывала благородных рыцарей и прекрасные королевства, наряжала мрачную правду в роскошные ткани, вшивала в выдуманных персонажей лики близких, и всё это она делала для того, чтобы удержать в голове те образы, которые так много для неё значили, ведь только так она могла спастись. И вот теперь, сидя у моря со своим мадрихом, она начала кое-что осознавать. Вот они, два разбитых вдребезги человека, они потеряли тех, кого так любили, он – дочь, она – отца, и они цеплялись друг за друга, надеясь, что это им поможет. Но это не поможет. Боль никуда не уйдёт. «У каждой истории должен быть конец. Я приду к финалу. Ты меня туда проведёшь. А я – тебя». Несмотря на личные трагедии, они провели друг друга к пониманию того, что боль переносится куда легче того страха, который сковал их и мешал им жить. Быть пленником своих страхов – вот что самое страшное. Говорить, конечно, легко, а вот на деле... Но и это нормально. «Бояться не только можно, но и нужно. И верить. И просить. И разочаровываться. И ненавидеть. И всех винить. И всех прощать», – а всё потому, что такая она, жизнь. И рукопись горела, горели тетради, горели пальцы той, что спустя годы всё-таки смогла прийти к тому, чего с таким отчаянием желала. И её Асседо ожило. Как и она сама. «Спит подруга, спит и время. В очаге трещат поленья. Асседо благословенно... Асседо благословенно».
«Я подумала: боже мой, сколько может человек выдержать?». Невыносимо прекрасная книга. Я уже давно ничего не ожидаю от книг, я просто беру и читаю, не понравилась – ладно, понравилась – замечательно, каждому своё, но эта история, было в ней что-то такое, что разбередило мою душу, столь уставшую в эти дни, уставшую морально, уставшую буквально от всего, и вот – фантастическое Асседо, я провалилась в то самое “не-здесь”, полюбовалась морскими красотами, прогулялась по гранатовому саду, узрела все эти буквы, слова и смыслы, что нашли как Зою, так и меня; это были чувства, самые настоящие чувства. «Слова – это переплёт для чувств». Ворох намёков, щепотка психологии, демонстрация того, что люди ошибаются, но это нормально, – и самая главная мысль, столь простая, но при том отчего-то игнорируемая многими: все люди разные, у каждого свои чувства, своя боль, свои радости, свои травмы, и это нужно уважать, с этим следует считаться. Но ведь в этом-то и вся прелесть, разве нет? Мы все разные – и это здорово. И сложно сейчас сказать, кто кому был проводником, Тенгиз для Комильфо или же наоборот, да и не так уж это и важно, главное, что они помогли друг другу, смогли отпустить страхи, примириться с болью и начать что-то новое, более цельное, более настоящее. Есть такая уверенность, что эта книга тоже сможет кому-то помочь, ибо многим будет знакомо то, о чём в ней сказывается. Местами она была очень смешной, местами – очень грустной, а некоторые сцены и вовсе врезались в памяти, к примеру, пребывание в пустыне (я видела те звёзды, я чувствовала тот ветер), ночная прогулка по Иерусалиму (это было самое настоящее паломничество, и это было красиво), морское прощание (я в тот миг мысленно тоже прощалась с далёким, и это было так щемяще...), и всё было идеально в этой своей неидеальности, то был великолепный роман о взрослении. Да, сказ морской старинный удался, о многом он поведал, многим одарил, о многом заставил вспомнить и задуматься, и хочется теперь на прощание мысленно приоткрыть дверь собственного чулана (у каждого он – свой) и прошептать выразительно и чётко: Фриденсрайх фон Таузендвассер.
