4.5 Как происшествие превращается в рассуждение

Несколько раз бросала книгу, казалось, что невозможно постичь все её обострившиеся на фоне последних событий смыслы. На третий раз осенило — не столь уж много в книге невообразимых смыслов, из-за событий стало казаться, что надо срочно узнать всю историю евреев, которую я не знаю, но теперь вижу, такие крайности ни к чему. Потому что любая хорошая книга говорит о человеческих отношениях прежде всего, и ничего дополнительного знать не нужно. Это не отменяет периодическое обращение к Гуглу, но бесконечное там пребывание не потребуется, так что без паники. И ещё я узнала термин «трайбализм».

Итак, Джошуа Коэн имел удовольствие много общаться с Гарольдом Блумом, тем самым американским историком и теоретиком культуры, который написал «Западный канон», включил Толстого, а Достоевского не включил в тот канон, (поэтому я не читала). Ещё Гарольд Блум родился в еврейской семье из Российской империи (Википедия).

Ну вот, Джошуа Коэн много историй от Блума узнал, полезных и интересных, и когда Блум умер(в 2019), то одну из историй переработал от души, теперь мы имеем удовольствие её прочитать а переводе Юлии Полищук. Про истории от Гарольда Блума в последней главе(или это послесловие) «Нетаньяху» расписывается подробно.

В самом романе читаем, действительно, о незначительном происшествии — отец действующего (утром он ещё им был) премьер-министра Израиля приезжает устраиваться на работу (позволю себе это упрощения). Рассказчик в книге принимает его и волей-неволей, а точнее, по принципу — все евреи чем-то похожи, становится проводником.

В книге множество рассуждений о судьбах евреев в частности и человечества в целом, разные герои по-разному определяют свою идентичность, роль в жизни, способность смиряться с обстоятельствами или преодолевать их.

Например, цитата про дочь рассказчика, которой не нравился её нос и она весьма радикально решила проблему:

«Джуди была жестока. Нахальной жестокостью человека, добившегося своего. И она добилась этого самым справедливым образом — через страдание.»

И человек, ставший прототипом рассказчика, не включил в свой канон Достоевского. Не постигаю. Впрочем, литература дело многообразное, у каждого, как говорится, свой канон. Обычно я с этим утверждением не соглашаюсь.

В итоге книга-происшествие превращается в книгу-рассуждение о том, как жить жизнь. Как, хотим мы того или нет, наше прошлое, даже очень далёкое, нас определяет если не в наших глазах, то в глазах окружающих, и нельзя сбросить его как неудобное нарядное платье. Зато можно внезапно обнаружить, что сила в истории. И этой силой даже можно воспользоваться. Или нет.

Источник