3 Дамы одного ...хм, единорога, или Каким предстаёт символ целомудрия и чистоты в романе Трейси Шевалье

“Хочу, чтобы ты считала меня своим единорогом.”(Никола Невинный “Дама и единорог”)

Для меня Трейси Шевалье долгое время была автором одного романа. Как-то так получилось, что, несмотря на приятное впечатление после прочтения “Девушки с жемчужной сережкой”, особого восторга книга, тем не менее, не вызвала, и продолжать знакомство с автором не было особого желания. Но однажды, просматривая подборку старенькой серии книг “Мона Лиза” от Эксмо, наткнулась на роман “Дама и единорог” за авторством уже знакомой Трейси Шевалье. Позднее Средневековье, история создания еще одного шедевра… Аннотация обещала увлекательнейшее чтение, но книга меня разочаровала.

На этот раз Трейси Шевалье решила посвятить роман серии шпалер с условным названием “Дама с единорогом”.

Новоявленный французский аристократ Жан Ле Вист задумывает придать величественности и красоты обеденному залу. Как и все вельможи, купившие титул за деньги, он не чувствует себя уверенно и старается повысить самооценку количеством гербов и стягов, украшенных его именем. В те времена шпалеры, или, как они еще названы в романе, ковры, носили не только декоративный характер, но использовались из-за вполне ощутимой практической пользы: развешенные поверх холодных каменных стен замков и поместий шерстяные ковры сохраняли тепло в огромных залах. Никола Невинному, знаменитому парижскому художнику, поручено изготовить рисунки-эскизы, по которым будут ткаться будущие шпалеры. Появление Никола мгновенно вносит смуту в мерное течение жизни домочадцев: старшая дочь Ле Вистов, четырнадцатилетняя Клод, падает жертвой обаяния и наглости известного художника, его рассказы о чудодейственном роге единорога (по тексту), питающего пристрастие к юным невинным девам, затуманивают девушке голову. В то время как Никола, будучи ветреным соблазнителем, не упускает случая испытать свои чары и на Алиеноре, слепой дочери брюссельского ткача.

Из достоинств книги могу отметить, пожалуй, только тщательно описанный процесс изготовления шпалер. Причем описание это было дано в тексте очень ненавязчиво, включая и детали работы гильдии, их правила и ограничения. Это было действительно интересно. Ну, и, конечно, собственно, шпалеры, представляющие собой серию из шести ковров. На пяти из них изображены аллегории чувств: вкус, зрение, обоняние, слух и осязание. О значении шестой шпалеры, где изображена женщина на фоне шатра, до сих пор ведутся споры, согласно одной из наиболее правдоподобных теорий, дама снимает с себя драгоценности, символизируя этим отказ от земных благ и искушений. Или же, согласно другой интерпретации, “отражает представления Жана Жерсона относительно «шестого чувства», под которым этот известный теолог понимал Сердце, средоточие Любви” (информация с сайта Гобелен-клуб https://gobelen-club.ru/news/vo-vladikavkaze-poyavilos-novoe-futbolnoe-pole/).

Шпалеры очень красивые, яркие, во многом благодаря модному в то время узору мильфлёр, который должен был заполнять пустоты и фон на коврах. Множество возможных трактовок, которые зависят от значения образа единорога в Средневековой культуре как символа целомудрия и чистоты, связанных с ним легенд, возможности “читать” историю на шпалерах в произвольном порядке, загадочной надписи на шатре “По моему единственному желанию”- действительно придаёт этому образчику мастерства художника и ткачей загадочную ауру, невольно возникает желание узнать больше о его истории, тем более, что аннотация именно это и обещает: “Но мало кто знает, что женщины, изображенные на гобеленах, имеют портретное сходство с дамами, сыгравшими важную роль в жизни художника.
Кто же они, благородные героини шпалер, приручившие единорога, который является символом душевной чистоты. Кто же они, эти дамы, олицетворяющие на шпалерах умиротворение, юность, любовь, соблазн?.. Кто же они, эти женщины, заставившие художника взглянуть на мир по-другому?”

Насколько я могу судить, Шевалье довольно вольно обошлась с историей гобеленов, хотя в её оправдание можно сказать, что о них действительно известно не так много. Таким образом, Трейси Шевалье решила пофантазировать. Ничего плохого в этом, конечно, нет. Достаточно вспомнить великолепные и дух захватывающие романы Александра Дюма, который не скупился разбавлять факты историями вымышленных персонажей, которые прекрасно вписывались в контекст и весьма правдоподобно взаимодействовали с реально существовавшими монархами, вельможами и другими историческими личностями. Роман же Шевалье напоминает грубую поделку, словно её изыскания остановились на процессе изготовления шпалер, всё же, что касается эпохи, проработки сюжета, характеров ушло на второй план.

В “Даме и единороге” Шевалье попробовала соотнести события из жизни Никола с его творением. Вообще, сам образ Никола вызывает некоторое недоумение. Видимо, по авторской задумке, он должен был олицетворять собой свободного художника, ловеласа, любимца женщин, настоящего дамского угодника, способного пустить пыль в глаза не только простой девушке, но и знатной даме. Возможно, из-за выбранного стиля повествования, когда каждая глава ведется от лица разнообразных героев (а их довольно много), не получилось целостного восприятия ни истории, ни основных персонажей, ни их взаимоотношений. Никола врывается на страницы романа, одаривая горстью монет забеременевшую от него служанку и одной фразой про рог единорога заставляет потерять над собой контроль дворянскую дочь. “...ягодицы, как две вишенки” и прочие описания вожделения, возбуждения и неистовой страсти, в которую впала (не очень понятно, почему так сразу) юная Клод, мысли которой о Никола, кстати, выдают в ней девушку весьма продвинутую в сексуальном плане. Соответствует ли это эпохе, когда невинность и религиозное воспитание девушек ценились более, чем высоко, судить не берусь, однако фривольное начало романа даже заставило меня перечитать аннотацию и освежить в памяти обложку книги: не попалась ли мне в руки история из серии “Шарм” или “Соблазны”. Вспыхнувшее на пустом месте влечение, тем не менее, позволило Шевалье объяснить, как связана одна из дам на шпалерах с художником, что, кстати, не слишком противоречит одной из теорий, согласно которой на коврах изображена Клод, реально существовавшая дочь Жана Ле Виста. Однако, теория придерживается мнения, что дама на гобеленах – одна и та же. В романе же Шевалье, видимо, действительно хотела отобразить “дам, сыгравших важную роль в жизни художника”, вот только её воображения хватило лишь на четыре образа. Наверное, ей стоило придумать для Николя еще парочку интрижек, чтобы уж быть последовательной.

Что касается общего впечатления от романа, то оно получилось просто никаким. По сути, Шевалье даже не пыталась написать приближенную к реальности историю гобеленов, так что поклонники фактов, соответсвия имен, дат, хронологии событий вряд ли будут довольны. Однако, думается мне, для столь дотошных читателей существует другая литература. Но и те, кому хочется просто погрузиться в мистический, таинственный мир Средневековья, в быт аристократических семей и ремесленников, насладиться продуманным сюжетом, скорее всего тоже будут разочарованы, так как Шевалье просто набрасывает сцены, одну за другой, сводя вместе и разлучая персонажей, которые напоминают те самые картоны, которые используют ткачи в своей работе – они совершенно плоские, не вызывают никаких эмоций, а сама композиция романа, в котором интрига, как таковая, отсутствует, не способствует развитию каких-либо отношений между героями. Создаётся впечатление, что в ткацком станке больше жизни, чем в тех персонажах, которых пыталась изобразить Трейси Шевалье.

В итоге роман не открывает никаких тайн, связанных с известными шпалерами. Женщины, “заставившие художника взглянуть на мир по-другому”, не более, чем случайные связи в жизни талантливого пройдохи. Мне пришло в голову, что, будь история написана в более легкой манере, даже легкомысленной, приближенной к стилю Боккаччо, тем более, что некоторая непристойность, непоследовательность и близость даже к комедии положений это позволяют, возможно роман смог бы заиграть яркими красками. Но Трейси Шевалье писала с претензией на исторический роман, где-то уныло, где-то поспешно, где-то слишком осовремененно, но всегда серьезно, при том что коллизии в романе часто разрешались странно и как-то вдруг, из-за чего роман получился каким-то пустым, прошедшим по краю сознания, всего лишь эскизом на картоне, а вовсе не полноценным, ярким и живым, изображением давно ушедшей эпохи, канувшего во тьму веков времени, когда только невинной и чистой деве было под силу приручить единорога. И поскольку невинных дев в романе хватает, очень бы не хотелось соотносить Никола, несмотря на высказанное им желание (см.эпиграф), с образом этого мифического животного, символом чистоты и целомудрия.