5

Определенно, если бы где-то проводился конкурс на максимальное несоответствие обложки содержанию книги, мы бы сейчас созерцали победителя − всё равно что издать классификацию психических болезней под обложкой "Доктора Айболита". Я здесь даже ни на йоту не утрирую, просто диву даюсь − бывает же.

"Сердце тьмы" я не просто люблю: я считаю его, несмотря на малый объем, одной из лучших прочитанных за всю жизнь книг. В ней мне равно ценны достоинства и недостатки − точнее то, что, по привычке к оценке экстерьера, на первый взгляд можно счесть недостатками: навязчивые описания удушающего африканского пейзажа (вечные "темный", "мрачный", "глушь" etc − не самая богатая словесная палитра, казалось бы) или периодические забегания рассказчика вперёд фабулы. На деле недостатками это, конечно, назвать нельзя, поскольку "Сердце тьмы" в практическом смысле − очень действующая штука. Иными словами − хотя, отдам должное, стиль Конрада хорош и даже очень, − эта книга по сути своей настолько не текст, насколько не являются им лучшие романы человечества. Производимый эффект выходит за рамки возможного эстетического воздействия − недаром история о поисках лучшего агента компании по добыче слоновой кости представлена именно как история, изустный рассказ очевидца со всеми его огрехами и несовершенствами. Там не надо ничего украшать, литературно обрабатывать; там нечего украшать.

Вязкое, засасывающее повествование о путешествии на пароходе в сердце Африки − "сердце тьмы" − к таящемуся в глубине его царю демонов под личиной лучшего агента компании господина Куртца отчасти основывается на биографии Конрада − он и сам в неполные тридцать поднимался на пароходе по Амазонке и чуть не умер от малярии. Риск, если, конечно, можно так выразиться, он оправдал целиком и полностью − на страницах его повести благодаря все тем же навязчивым описаниям и тошнотворным подробностям оживают первые века человечества; время течет вспять; в дикаре-каннибале узнаешь собственное лицо; глушь, разговаривая с человеком, затягивает его душу в себя и преображает, отдирая психические напластования нескольких десятков тысяч лет, обнажая то, что таится под ними. Писал об этом не только Конрад: можно вспомнить замечательную новеллу Цвейга "Амок" о сумасшествии белого человека в африканских джунглях. Однако именно у Конрада удалось мне этот процесс не воспринять как концепт, но ощутить на себе, на собственной психике − и это был бесценный опыт, возвращающий к детскому наивному восприятию равно мира и искусства.

Достигается такой эффект, как обычно и достигаются такие эффекты: разум уступает место древнему чутью, перо шифрует под происходящее вовне происходящее внутри. Не надо быть психологом, чтобы в путешествии по реке видеть путешествие вглубь себя, а под "сердцем тьмы" понять средоточие собственного бессознательного: это идея не бог весть какой новизны. (И не устаревает − сразу вспоминается пара фильмов: "Агирре − гнев божий" о плавании одержимого конквистадора в поисках Эльдорадо и вольная экранизация повести − "Апокалипсис сегодня", где место Африки занимают пораженные войной джунгли Вьетнама.)

Вопрос в том, как реализована эта идея. Цепляется ли автор за "психологическую" оболочку, логическим образом выстраивая костяк сюжета? О нет. Сюжета как совокупности действий − "приключений", вернемся к обложке, прости Господи − здесь практически нет, если, конечно, не считать действиями мимолетное нападение дикарей, вечный ремонт парохода и безостановочные размышления рассказчика о сущности господина Куртца. Да, здесь не будет ничего, поражающего взор: даже головы на колышках вокруг домика Куртца будут мирно улыбаться читателю (и я опять нисколько не утрирую), а сам читатель к концу повествования отучится воспринимать эти жизненные мелочи иначе, нежели в качестве частных реализаций общей, ммм, атмосферы. И даже тот самый Куртц, путешествие к которому занимает три четверти книги и чьи бесчисленные дарования роднят его разве что с Аполлоном − не потому ли и стал он Дионисом, запутавшимся в собственном кошмаре? − не удостоит нас потрясающей речью: пара коротких диалогов, упоминание здесь и там; и кончено. И только потом приходит понимание, что иное здесь и невозможно, иное превратило бы страшную и блаженную в своей естественности историю в натянуто искусственное литературное произведение.

Образ Куртца занимает меня давно. Это "универсальный гений" (ораторское искусство, политика, музыка, рисование, писательство, а в "Апокалипсисе..." у него на столе недаром лежала "Золотая ветвь" Фрезера и подобные труды), подпавший под власть низменных инстинктов своей души, заблудившийся в собственном психозе − не потому, что он злодей, а потому, что изначально он умен и на редкость чуток. Он способен всматриваться в себя и себя слушать. Ему не указ никто из людей − все, собственно, только и делают, что поют ему дифирамбы: "он добр", "у него большие планы", "он изменит всё" − сила его дарований по праву возвышает его над другими... и она же делает его одиноким.
"Но дикая глушь рано его отметила и жестоко ему отомстила за фанатическое вторжение. Думаю, она шепотом рассказала ему о нем самом то, чего он не знал, о чем не имел представления, пока не прислушался к своему одиночеству, и этот шепот зачаровал его и гулким эхом отдавался в нем, ибо в глубине его была пустота..."
В "Апокалипсисе сегодня" та же мысль выражена предельно лаконично: "Он мог бы стать генералом, но вместо того он ушёл в себя".

Я очень не люблю, когда из таких историй пытаются вывести простую мораль a la "не стоит долго смотреть в бездну" или "гений и злодейство суть две грани одной монеты" − как правило, это ярлыки, скрывающие за собой избыток умственной и недостаток душевной работы. Говорят, что Куртц представляет собой освобожденное бессознательное рассказчика, одновременно плодотворное и ужасное в своей дикости, − возможно, именно поэтому логический и ценностный анализ здесь пасуют. Как писал Конрад, принципы сползают с человека первыми, ну а эти категории, попробую продолжить, идут сразу же вслед за ними. Не то чтобы попыток истолкования и оценки не было − они есть и в самом романе, но четкой картины нет и не будет. И это хорошо. Попробуйте понять более глубоким образом. Куртц оступается, зайдя очень далеко на пути самопостижения − в те области, до которых мало кто доходит, поскольку обыкновенно нет на то желания. (Пробудит ли его книга, зависит, верно, от читателя.) Если бы он вернулся оттуда, он был бы Героем уровня мифов. Но он оттуда не вернулся; его личность раздавил океан, поглотили джунгли. Пусть так, но это была та самая пропасть, которая всегда лежит рядом с высотой.

Что до меня, то я люблю книги, которые выводят человека за пределы его личности, и в целом, со всей доступной мне искренней наивностью, полагаю в этом главное назначение искусства. Посему даже книжка с таким финалом на фоне литературы, чествующей эмоции, действия и прочие злоключения личностей с легким налетом душевных порывов, воспринимается просто как глоток воды в пустыне. Джозеф Конрад, ты моя любовь. Недаром лет в 17 я хотела отпраздновать медовый месяц в дельте Амазонки, ахаха.

Напоследок занимательный факт: на удивление прекрасен в книге... юмор. Да-да. Хорошим юмором, как видно, каши не испортишь. (Этот подход напоминает мне, в частности, мелвилловского "Моби Дика" .)

P.S. Если вы хотите глубже погрузиться в атмосферу африканских джунглей, но живете, так уж сложилось, в мегаполисе развитой страны, рекомендую: +30, час езды в набитой маршрутке. Не знаю почему, но в какой-то момент я отчетливо поняла, как же пахнет пресловутое гниющее мясо гиппопотама.

P.P.S. "Апокалипсис сегодня": Марлон Брандо и Мартин Шин в ролях агента/полковника Куртца и рассказчика/капитана Уилларда.