5

Мы с мамой переезжали 17 раз. А потом, когда я упорхнула во взрослую жизнь, мама переезжала еще 4 раза сама. В процессе потерялись, разбились или были выброшены часы, подсвечники, наборы бокалов, сервизы, полотенца - я уже и не вспомню, но одно остается неизменным: мама возит с собой мои рисунки, дневники с первого по одиннадцатый класс, мои тетрадки. А все это хранится в моем красивом зеленом портфеле, сзади у которого две огромных царапины, потому что я во втором классе проехалась на нем зимой с горки. Я боюсь этого портфеля. Уже лет 10 назад, когда мама в очередной раз собиралась и достала эту страшную вещь, у меня в груди образовался сосущий вакуум и я непривычно бодрым голосом, чтобы не расплакаться, сказала маме «ну что за глупости, таскаешь за собой эту макулатуру». Потому что в ранце мне 7 лет, а не 40. Молодая мама. Мы по выходным гуляем на набережной и едим булочки. И дедушка еще с нами. И вот поэтому для меня «Кошачий глаз» получился не произведением о том, как детская дружба может искорежить будущее и какими жестокими бывают дети, а книгой о памяти и неизбежности. О том, что время характеризует равномерное и прямолинейное движения, как бы ни хотел доказать что-то иное Стивен. Мы с Элейн обе вернулись в прошлое, но если Элейн всю жизнь тянет за собой чемодан без ручки в лице Корделии, пытаясь избавиться от ее неизменного незримого присутствия, то я с ужасом принимаю участие в неустанном течении временного процесса, на который никак не могу повлиять. Выцветшие фотографии, страх будущих потерь, воспоминания, которые как песок сквозь пальцы, лица друзей. Я читала и не могла отделаться от противного щемящего чувства утраты и безысходности, объединяющего меня с еще восемью миллиардами хомо сапиенсов, что совершенно не делает меня счастливой частью этой группы, а наоборот, усиливает чувство одиночества перед неотвратимым.
«Мне открылась истина печальная:
Уходит жизнь, как та река Почайна.
Через года, а может и века,
воспоминанием реки становится река.»