3.5 Спойлер Пятачок, у тебя есть дома ружьё?

Прошлым летом мне пришла в голову чудесная идея – начинять отзывы на книги, прочитанные в беседке под симфонии птичьего оркестра, арендующего целый сосновый лес под концертный зал, загорелые под прямыми солнечными лучами, составившие мне компанию на пару бессонных ночей вместе с назойливыми комарами, памятными событиями, словно перчики фаршем. Тогда впечатления от первой части «Дюны» и «Сада изящных слов» обрели цвет и запах, благодаря зачастившим тогда грозам с молниями, до которых, казалось, можно было дотянуться рукой. События же, связанные с «Тайной историей пчел», я бы отнесла к маркерам, опознавательным знакам истинного лета. Только с некоторыми правками: случилось это в июне, когда экзамены не давали спокойно жить, а на шелест вновь возродившихся тополей, так похожий на «Лето» Вивальди, им было наплевать. Но не всегда учебниками и вопросниками удавалось выгнать из хмурой комнаты, временного обиталища полной серьезности и вдумчивости, послания обновившейся природы. Такими чересчур настойчивыми «бумажными самолетиками» стали осы и пчелы. За первый месяц лета к нам залетели четыре полосатых летуна, как будто кто-то без нашего ведома открыл распродажу цветочного нектара прямо у нас под носом или прилавок с паучьими лапками (осы не строят из себя гурманов). Начиналось все по классическому сценарию. Жужжащий комочек в тельняшке приравнивался к дрону-убийце, потом оказывалось, что я – единственная из семьи, кто умеет хоть иногда нацеплять маску отважного героя. А дальше... начиналось что угодно, только не секундная поимка всего-то крохотной букашки. То скакала с первым попавшимся стаканом в руке как боксер на ринге – пчела на метр вперед, я на четыре шага назад, то пулей вылетала из комнаты, то покрывала крылатую стерву многоэтажным матом за ее игры в прятки, когда та пикировала под диваны и выводила меня из себя еще больше. Сделать из этих сцен немое кино в прошлом веке – высокие гонорары были бы обеспечены. Последний визит полосатой труженицы всех времен и насекомых, благо, закончился мирно. Только вот всплыло еще одно доказательство, ни больше ни меньше, Вселенского заговора среди усатых и многолапых: как только я собиралась даровать ей свободу, по другой стороне окна постучалась ее «подруга». Или «гордость авиации» научилась военной тактике, или они решили, что втроем будет веселее...

Роман Сью Монк Кидд попал ко мне в руки примерно по той же причине – мозг жаждал разгрузки. Не отвергая очередной роман Пелевина и Симону де Бовуар с ее трактатом о феминизме, хотелось обзавестись райской бухтой, где можно было не бояться кубика-рубика из философии (как у Пелевина), но при этом насладиться приятной историей. Качественного раскрытия каких-то базовых проблем в комплекте с внятными, глубокими персонажами, ружей, которые всегда должны выстреливать вне зависимости от грандиозности романа, хватило бы выше крыши. Только вот писательница не сумела как надо воспользоваться ружьем и решила залить свои пробелы медом всех сортов. Но, как известно, сахарная эйфория и слипшееся седалище голод не прогоняют... 

Первый тревожный звоночек поступил еще за несколько минут до покупки этой книги. Как-то так сложилось, что романы о библиотеках, кафе где-нибудь на побережье или других уютных местечках или занятиях внушают мне предубеждения. Не стремятся ли авторы за красивым фасадом скрыть проседающий фундамент? Подловить читателя на приторной атмосфере труда не составит, а вот «бытовые» вопросы могут так и остаться неразрешенными. Тогда в магазине обложка сделала свое дело, да и надежда, все-таки, умирает последней. Вторым тревожным звоночком стала ее высокая популярность среди читателей, настойчивое самовосхваление данного произведения. Восторженных отзывов на обложке, причем с двух сторон, издателям (или автору?) явно не хватило, надо было вытатуировать оды авторской гениальности где только можно, не оставив на ней живого места. После противоречивых эмоций от «Тайной жизни пчел» читать интервью Сью Монк Кидд о том, как ее мечта о написании романа становилась действительностью, о тщательной проработки его концепции, было немного... нелепо. Если бы вопросы из интервью задавались ей в ходе живой конференции, я бы пригвоздила свой взгляд к полу, чтобы не выдать разочарования, не разрушить одним негативным предложением ловко выстроенные воздушные замки. Таким образом, книга уже на первых порах вызывала недоверие: слишком много шума из вполне вероятного «ничего», слишком много мишуры и той самой приторности, которая улавливалась даже в деталях оформления. Писательница не смогла оправдать настолько завышенные ею же самой ожидания, и в итоге, на какой ноте я начала знакомство с данным романом, на той и закончила.

Начиная говорить об авторском слоге и костяке сюжета, сначала затрону их более или менее положительные стороны. Прежде всего, мне пришлось по душе повествование, то, каким образом писательница преподносит эту историю. Причем описания жизни главной героини в розовом доме, ее борьба с внутренними страхами, тонкостей разведения пчел, работы мини-фабрики по производству меда и восковых свечей захватывали намного больше, чем те же диалоги. Не один раз ловила себя на скрытном побеге от других, более серьезных книг, именно к ней из-за желания мысленно, как кошка, свернуться в мягком кресле, укрыться пледом и позволить себе заворожено следить, как Сью Монк Кидд плетет кружево сюжета. На подобном спокойствии можно себя поймать при просмотре любого легкого сериала, где зрителя точно не будут мучить слишком сложным подтекстом или помещать в не комфортную для него ситуацию, например в эпицентр военных действий или грязный квартал с пивнушками, борделями и такими же замызганными человеческими судьбами.

Время в муравейнике или пчелином улье течет совсем иначе; в этих крошечных созданиях сочетаются немыслимые для человека вещи - ядреная, пробирающая до мурашек, жажда жизни, жажда активной деятельности и скоротечность бытия, беспомощность перед реальной угрозой, слишком высокая плата за пользование единственным оружием. Им свыше точно дарованы секреты истинного счастья, дабы ценить уже имеющиеся мгновения, иначе люди не переставали бы, как и Сью Монк Кидд, искать ответы на важные вопросы, бродя среди "фабрик" по производству меда.

"В наш первый пятничный вечер в доме сестер, после завершения молитв, когда оранжевые и розовые полосы, оставленные закатом, еще висели в небе, я пошла с Августой на пасеку.
Прежде я не ходила к ульям, так что для начала она преподала мне урок, по ее выражению, «пасечного этикета». Она напомнила, что наш мир – это на самом деле одна большая пасека и что там и там прекрасно работают одни и те же правила. Не бояться, поскольку ни одна пчела, любящая жизнь, не хочет тебя ужалить. Но при этом не быть дурой: приходить туда в одежде с длинными рукавами и штанинами. Не хлопать ладонью пчел. Даже не думать об этом. Если злишься – свистеть. Злость возбуждает, а свист укрощает темперамент пчелы. Вести себя так, будто знаешь, что делаешь, даже если это не так. И прежде всего, окружать пчел любовью. Каждое маленькое существо хочет, чтобы его любили"

В отличие от приятных глазу кусочков линейного повествования, диалоги местами показались сырыми и даже скудными, а ситуации, в которые попадали персонажи, - наигранными, не позволяющие по максимуму ощутить весь трагизм ситуации, натянутыми за уши, когда все вполне могло сложиться иначе. Например, почему Лили не могла дать показания в пользу Зака, если она своими глазами видела, кто прав, кто виноват? Или тогда выступать белым в защиту чернокожих было... не к лицу? Если все варианты отпадают, тогда остается одно объяснение – автор плохо загримировала деталь сюжета, которая должна была, как шар в боулинге, вызвать тяжелые последствия, разгромить в пух и прах слишком затянувшуюся идиллию.

Образом поваленной кегли становится смерть Мэй, не вызвавшая у меня ни грамма сочувствия. Все было слишком очевидно, слишком, на мой взгляд, гипертрофированно, раздуто до громадных масштабов, как и личность данной героини. Мне не чуждо сопереживание персонажам с психической травмой (а она у Мэй и Лили налицо), но зачем писательнице понадобилось из душевных мук данной героини устраивать цирк? Она чуть ли не на каждых трех страницах по малейшему поводу начинала закатывать не шуточные истерики, либо всем четко давала понять своим «О, Сюзанна...!», что стоит только задеть ее неподходящим словом и все... спокойному вечеру все вместе скажем «До свиданья!». Возникает только одно желание – напряженно вздохнуть и закатить глаза... еще подкинуть ее сестрам идейку о лечении у психиатра. Как бы ситуация уже давно начала выходить из-под контроля. Кроме Мэй в копилку раздражающих персонажей со свистом залетела Розалин, чей спектр эмоций напоминает зубочистку. До сих пор не могу избавиться от ее сравнения с Халком: высказывания и поведение кажутся примитивными, слегка импульсивными, резковатыми, образ большого ребенка, в целом грубый и не вызывающий желания следить за ней, как за носителем какой-то обозримой идеи или цели. Понимаю, что в те времена чернокожие не могли получать все блага жизни, как и белые, в том числе должное образование и работу, но между теми же сестрами из розового дома, а также его частыми гостями, и Розалин я видела слишком широкую пропасть. Если со стороны взглянуть на авторский инструментарий, характеры персонажей, стиль написания, умение дергать созданные куклы за ниточки, вложенные в произведение смыслы (о них я подробнее скажу дальше), то в мыслях рисуется кардиограмма, словно нарисованная кем-то в припадке бешенства. Непостоянность наносимой кривой, ее непрекращающееся мельтешение не дает хоть на секунду перевести дух. Карандашные американские горки, благо, что без мертвых петель. Сюжет, легкое повествование умиротворяют, но вместе с тем и не впечатляют, поднимаемые вопросы, по крайней мере у главной героини, обосновываются и решаются отлично, а вот другие проблемы писательница оставила плакать в темном углу. Ни одному персонажу не захотелось протянуть руку дружбы, так как для меня они разделились на две категории, на две крайности: или они вызывали лишь отчуждение, несогласие с их словами или поступками (Мэй, Розалин, Лили, даже Августа за свою святость без единого пятнышка), или были невидимками, будто вырезанными из картинки человечками, которые были нужны лишь для самореализации предыдущих, служили лишним предметом для разговора.

Смеси противоположностей, сомнений и противоречий, не хватает огонька– неловких моментов. При встрече с ними я как будто натыкалась на интимные предметы в груде вещей своих родителей, и единственный вопрос меня донимал: «Каким образом мне поступить с этой информацией? Забыть, сделать пометку на будущее, превратить в полезный опыт?». Мне приоткрыли дверцу реального мира, а буклет по выживанию в нем забыли оставить. Сначала мозолили глаза эпизоды с Розалин и ее плевательницей, потом прожеванный табак сменился причудами главной героини – неожиданно проснувшейся сексуальностью и ее привычкой занимать голову возвышенными мыслями во время справления малой нужды. Да, Лили, ты права, моча и правда что у белых, что у черных, одинаковая... Но, елки-палки, это тоже самое, что сказать: «Причиндалами в штанах они не отличаются! Могу подтвердить...». Еще добавлю под конец довольно необычный религиозный ритуал, практикуемый только в розовом доме, когда все почитательницы Черной Мадонны начинают обмазывать ее статую медом... По отдельности, в одиночку, каждый из моментов не обратил бы на себя внимания, возможно, не произвел бы плохое впечатление, а добавил новые ракурсы для обзора рассматриваемых проблем (влечение к противоположному полу как один из аспектов взросления, жевание табака как историческая деталь). В той же «Жене путешественника во времени» я отмечала, что автор явно видел особую прелесть в похождениях в туалет, но саму книгу это ни капельки не испортило. А вот Сью Монк Кидд, прежде чем выпустить свое детище на публику, видимо, оставила на его костюме пятна; для нее это попытки разнообразить сюжет, своеобразные дизайнерские ходы, а для меня – росчерки помадой, мазки от кетчупа и только. Нелепость, хоть и мгновенная, быстро испаряющаяся, разъедает сокровенность и авторскую мысль, а помноженная в количестве – не оставляет ничего, кроме неприятного осадка.

Оказывается, каких-то шесть лет назад, под сводом Шартрского собора во Франции разразился скандал, и виновницей всех бед стала известная нам деревянная скульптура, изображающая Деву Марию с младенцем на коленях. Их «грязные» лики, слишком долго мозолили глаза искусствоведам и маявшимся от скуки реставраторам, поэтому они решились в случае Мадонны на косметические процедуры (с XV века выслушивает чужие молитвы, когда самой некого молить о пенсии, а так хоть на вид скинет пару сотен лет) и на выполнение чужих материнских обязанностей – наконец-то вымыть личико ее сыну. Только вот прихожане, вычищенные до блеска, до сверкающей белизны, собор и почитаемые изваяния восприняли в штыки. Виновников сего кошмара не спасли даже суждения о подлинности их нынешних образов, об изначальной чистой коже деревянных скульптур... да что там – каждой резной колонны архитектурной жемчужины. Время выжало из этих недомолвок свой сок: историческая правдоподобность важна лишь истинным ценителям искусства, но только собор прежде всего остается местом, где тысячи людей раскрывают свои сердца перед Богоматерью. И какая разница, сколько слоев копоти удобно пристроилось на ее отполированном челе? Печально, что когда-то и представителей темнокожего населения считали «грязными», недостойными делить повседневность с представителями «чистой расы». Отчасти некоторые так и не научились пользоваться опытом прошлых ошибок. Хочется пожелать если не нынешнему, так следующему поколению, видеть проблески расизма лишь в неудавшихся реставрациях произведений искусства.

Ранее я отметила, что Сью Монк Кидд не пожелала должным образом раскрыть некоторые поставленные перед читателем вопросы, и такая участь постигла проблему ущемления прав чернокожего населения. Непонимание такого хода со стороны автора оборачивается разрушенными надеждами и, каким уже по счету, гневным взглядом в ее сторону, когда краткое описание книги, ее визитная карточка громко кричит о важности разрешения этой проблемы для главных героев. Дошло все до того, что я еще до прочтения романа начала мысленно упрашивать автора дать мне хоть капельку атмосферы «Унесенных ветром» или «Убить пересмешника», образцов того, каким образом нужно освящать угнетение одних людей другими. Считаю, что в «Тайной жизни пчел» была совершена непростительная ошибка– начать с проблеска надежды в глазах сотен тысяч людей и закончить сладким время провождением в компании с чернокожими женщинами, которым ни жарко ни холодно от принятого закона. Какой смысл был выставлять на свет проблему расизма? Сестры из розового дома сталкивались с очередными случаями несправедливости, знакомясь со сводками новостей, а потом так же легко забывали о них, пока клеили этикетки на банки с медом или готовили блинчики. Зачем читателю что-то себе накручивать, если жизнь прекрасна? Изредка встречаются несмелые авторские шажки в больную сторону: когда мечты о карьере адвоката никак не вяжутся с презираемым цветом кожи, когда чернокожие не могут надеяться на беспристрастность со стороны представителей закона. Но трогают ли они читателя за живое? Лично меня нисколько. Сегодня Зака арестовывают (с моей точки зрения, эта сцена была нужна, потому что... банально была нужна), а завтра мы снова вдыхаем приторные нотки меда и полевых цветов, и душа отдыхает, отдыхает, отдыхает... В случае с желанием Розалин проголосовать писательница так вообще упала в лужу, только под конец вдруг вскочила с насиженного места, наконец-то удосужилась вспомнить о смелом для тех времен поступке героини и вставила пару абзацев о том, что и Розалин без желанной игрушки не осталась. Стоит отвесить поклон ей за такое забывание о «больном зубе» одного из персонажей, именно поэтому нельзя полноценно ощутить важность права голоса для чернокожего населения. А важность этого мизерного шага на пути к равенству нельзя отрицать. Почему мизерного? Потому что умы людей одним законом не перекроишь. В ходе написания отзыва я решила вкратце ознакомиться с событиями 1964-го года, и была потрясена людской ненавистью. Сейчас, когда не видишь ничего странного в том, что афроамериканец слушает лекцию с тобой за одной скамьей, а на перерывах с ним пробуют общаться на его родном языке, порой даже умиляешься в этом плане открытости студентов, сложно понять природу злобы тех, кто гнал чернокожих откуда только можно. Им не было места ни на пляже, нив автобусах, ни в школах, и закон не спешил менять отчуждение на принятие по щелчку пальца.

Когда группа белых и чёрных сторонников интеграции заняла бассейн в отеле только для белых, управляющий Джеймс Брок вылил в него кислоту, крича: «Я чищу бассейн!»
Сент-Огастин, Флорида. 18 июня 1964 года

На минуту я представила, каким хотела бы видеть исправленный сюжет «Тайной жизни пчел»: Лили с Розалин уходят из дома, и судьба их заводит не в райское место, а в один из крупных городов США, когда на их улицах все еще продолжались бунты и массовые демонстрации. Девочка смогла бы найти наставницу, что-то вроде «символической мамы» в лице другой женщины, а Розалин в полной мере реализовала бы свои потребности в группе протестующих. Почему бы и нет? Так бы читатель столкнулся с жертвами, немыслимыми поступками и жестокими оскорблениями без возможности перевести дух в компании пчел, и, к тому же, еще лучше бы раскрылась иная сторона расизма, когда белую изначально не принимают среди черных. Афроамериканцы не меньше белых людей имеют право осуждать их инаковость, особенно после всех притеснений. Но... по итогу имеем, что имеем.

Если в случае с расизмом Сью Монк Кидд скользнула только по его поверхности, не желая лезть в глубь, то психологическую травму главной героини она раскрыла подробно во всех деталях (сразу видно, чему она отдавала предпочтение). Отлично описаны последствия для девочки воспитания в неполной семье и тирании отца: так как он не стал для нее примером мужчины, не внушил ей уверенность в себе, в свою привлекательность, говоря простым языком – не выполнил свои функции в отношении дочери, мы видим ее озабоченность внешним видом, большое желание нравиться окружающим. Хорошо, что в книге тяжелое детство Лили не загубило ее первую влюбленность, но кто знает, чем обернется это в будущем? Несчастный случай, который привел к гибели матери, кратно увеличивает давящее чувство вины. Брошенные дети или те, кто по какой-то причине остались с одним родителем, могут винить в их уходе себя, ведь они могли оказаться ненужными, обузой, камнем на шее, недостаточно хорошими, чтобы они остались. После каждого «общения» с предметами, ранее принадлежащими матери, освобождаются больные воспоминания, хоть и смутные, потертые со временем; перед нами замыкается круг, где стремление познать материнскую любовь всегда будет сменяться упреками и сомнениями, с каждым разом все сильнее затягивающие удавку на шее. Кроме того, хотелось бы отметить мысль главной героини, попавшую не в бровь, а в глаз, понятую мной на собственном опыте: ближе к концу она чувствует себя необычной из-за перенесенных тягот, от полученной травмы до осознания поступка матери, упивается перенесенным заточением в плену у страхов и образом страдалицы. Временами возникает тяга самостоятельно вскрыть старые раны, и кто бы только объяснил причины подобного самобичевания, которому нет ни конца, ни края. Единственный случай непонимания главной героини случился после того, как я узнала больше о переживаниях ее матери. В тот момент невозможно было выслушивать упреки Лили без попыток образно заткнуть ей рот, выстроить между нами толстую стену, потому что лишь в силу возраста она не могла понять поступок своей мамы, но в моих глазах ее незрелость не умаляло грубой ошибочности, настойчивости мыслей. Скажу больше – раскрытое прошлое матери для меня перекрыло все переживания ее дочери, заставило в какой-то мере от нее отвернуться. Подобные дилеммы, которые могут возникнуть при чтении «Тайной жизни пчел» делают честь автору, ведь жизнь не всегда расставляет все по полочкам, определяет кто прав, кто виноват, обе стороны могут оказаться рыбками, бьющимися в сетях собственных проблем, и одним лишь способом разрешить ситуацию становится попытка разорвать сеть и двигаться дальше. Лишь бы хватило сил, одной надежды и чуточку понимания со стороны.

После помутнения первого впечатления от данной книги и проявления реальных фактов, я решила даже снизить оценку книге, поскольку не видела причин для ее перечитывания, а значит и особого почитания. Такой исход замкнул нашу и так затянувшуюся Санту-Барбару с большим количеством «недо-» в диалогах. Пора бы и эту надоедливую пчелку, в которой соединились приятные воспоминания и жуткое неудобство, выпустить на свободу.