5 Страх, вина и недоверие

Для того чтобы сделать жизнь человека невыносимой нужно так мало, если задуматься. Во-первых, лишить его безопасности. Пусть знает, что нет ни одной вещи, которая принадлежит лично ему, даже такая мелочь как бритва может исчезнуть из твоего чемодана в любой момент. Во-вторых, посеять подозрительность. Не скрывать, что вещи обыскиваются, что можно открыть любой замок, вскрыть любое письмо, перетряхнуть любую книгу, вытащить комнатные цветы из горшка и хорошенько порыться в земле, мало ли. В-третьих, лишить доверия к кому бы то ни было. Пусть лучшая подруга, которой вроде бы и так не особо доверяла, но все же полюбила и соскучилась, тайком сделает дубликат ключей от твоей двери. Пусть девушки, с которыми живешь в общежитии, настолько будут тебя презирать, что пришьют свиное ухо к твоей простыне. Пусть люди вокруг говорят о том, что ты занимаешься проституцией, и вообще уже на третьем месяце беременности. Пусть все вокруг смотрят на тебя с осуждением, пусть говорят в лицо, что не верят сплетням, но будут продолжать обсуждать за спиной.

В-четвертых, посеять глубокое чувство вины. Если ничего не смогли найти в личных вещах, можно же обыскать родителей. Сделать это так, чтобы все соседи в селе знали. Перетрясти весь дом, нагадить во дворе (буквально), украсть пару безделушек, оскорбить мать и посмеяться над отцом. Пусть они потом пишут в письмах обо всем этом, пусть негодуют, ругают. Не для того я свою девочку растила, чтобы она таким промышляла. Ты мать в могилу сведешь. Мы такого не заслужили.

В-пятых, посеять в душе такой глубокий и неизбывный страх, чтобы самоубийство казалось выходом. Чтобы ходить и на полном серьезе выбирать способ – прыгнуть с 6 этажа или утопиться в реке. Таскать по допросам, унижать, заставлять раздеваться и петь песни. Спускать собак. Избивать до полубессознательного состояния. А в больнице потом выдадут справку «легкий грипп».

Так мало, в сущности, надо. И вроде бы ничего сверх удивительного, тем более, после всех наших книг о ГУЛАГе, о сталинских репрессиях и чудовищном беззаконии 37 года. А это… ну подумаешь, Румыния. Ну что там такого – режим Николае Чаушеску. Ну что там, господи… начало 70х годов. Там до конца режима осталось-то ждать всего ничего. Обесценить еще легче, чем поверить в серьезность чужих проблем. Но память может быть коллективной. Диктатура, не важно чья, советская или румынская, действует похожими механизмами и проверенными приемами. И успешно разрушает отдельную личность и эффективно создает забитое и запуганное общество, серую массу, где никто не скажет слово против.

Пару месяцев назад я прочла послесловие переводчика Марка Белорусца к рассказам писательницы в старом номере «Иностранки»: «Герта Мюллер пишет один, единый по существу, Текст…. У Герты Мюллер воспоминание становится материалом, тканевой основой всех произведений, становится художественным приемом, сгущающим все ее тексты в Текст». Эта мысль меня заворожила. В ней есть что-то монументальное, Текст с большой буквы, закольцованность мысли, спираль идей. Не важно какое произведение взять в руки, какую книгу автора открыть, ты окажешься в знакомом пространстве, узнаешь в лицо действующих лиц, поймешь, о чем именно идет речь. О ком. «Сердце-зверь» дополняет эту картину и отлично вписывается в саму мысль. Читая роман, я все думала об этих словах и понимала, что да. Именно так и есть. И будто бы складывались вместе все романы, рассказы и эссе Мюллер, дополняли конкретно эту историю. Это какая-то ПАМЯТЬ, не просто с большой буквы, а заглавными… И да, тема одна, история получается тоже одна, и писательница та же, ее стиль, неподражаемый и удивительный, из-за которого я возвращалась к ее творчеству вновь, тот же. И это какой-то великий автофикшн, если задуматься, потому что индивидуальная память переработана, утрамбована, вшита в память коллективную. И уже не просто мемуары, или художественно обработанный текст, сплав творчества и самой жизни, а совокупность всех видов восприятия. Умом и сердцем. Если Анни Эрно пыталась описать жизнь во Франции начиная со своего раннего детства, пытаясь переложить личное в массовое, то Мюллер добилась того же о жизни в условиях диктатуры. Только у нее иные инструменты. Ее тексты, как я люблю повторять – стихи в прозе. Она пишет необычайно…

Я так много написала, а все равно боюсь, что непонятно о чем книга и стоит ли ее читать. И кому стоит. С этого надо было начать, правда? Если очень кратко – книга о жизни и смерти в провинции в условиях тоталитаризма. Стоит ли ее читать – о, конечно! Тем более, сейчас. Другое дело, я не знаю ваших вкусов, поэтому попробую конкретизировать. Эта книга понравится тем, кто уже читал Герту Мюллер (неважно что именно, любой роман, повесть, рассказ, эссе или стихотворение) и она вам понравилась. Эта книга понравится тем, кто любит Андрея Платонова и его «Котлован». Несмотря на то, что это разные стили и творчество этих писателей нисколько не похоже, некая моральная близость есть, если обратить на это внимание сходство поражает. Я постоянно думала о «Котловане», читая «Сердце-зверь».

Это настолько сильная, глубокая и значительная вещь, что с ней надо просто быть. Не просто читать её, не ругать ханжески за всякие сцены насилия (а там есть такое) или осуждать за странные метафоры и непонятные и страшные вещи, а заглянуть глубже, в саму суть. Где всё вот это – форма. А содержание, душа – в самом сердце. Том самом, которое зверь. И которое испуганно мечется в страхе и затихает со смертью.

Это рецензия из моего жж