4.5

Я надеюсь, что великий паучок, а также организаторы игры «Долгая прогулка» не слишком разозлятся на меня: я прочла не рекомендованный игровой подборкой перевод В. Гуриева «Сыновья Ананси» , а ругаемый многими перевод А. Комаринец «Дети Ананси». За неимением гербовой пишем на простой, знаете ли, а мне хотелось хоть раз в ДП прочесть бумажную книгу.
Кстати, чтоб потом к этому не возвращаться: перевод Комаринец мне не показался таким уж ужасным. Я не могу сравнить тот и другой с оригиналом, но интуитивно подозреваю, что Комаринец ближе к тексту Геймана, буквальнее, а Гуриев более вольный, приближенный к классическому литературному русскому.

Удивительным образом новая для меня долгопрогулочная книга продолжила предыдущую — «Покинутые небеса» Чарльза де Линта. И дело вовсе не в жанре городского фэнтези, судите сами: в романе Геймана — не только магия, властно проникающая в реальный и скучноватый мир, но и зверолюди, и женщина-птица (явно из воронова племени), и близнецы, один из которых когда-то был частью другого…
Но если у де Линта адски многофигурное повествование (прямо-таки батальное полотно) не концентрируется на одном-двух персонажах — они равноправны, — то Гейман, следуя классической канве, сразу выделяет для нас главного героя, Толстого Чарли, Чарли Нанси (а, Нанси!), который в начале книги героем в прямом смысле этого слова вовсе не является, а только начинает свой путь к этому воплощению, что поворачивает и без того причудливый роман-фэнтези ещё одной гранью: романом воспитания, романом взросления.
При этом нельзя сказать, что воспитание это — однозначно со знаком «плюс»: нет, наставники Толстому Чарли попались такие, что скорее уж «плохому научат» :) это его покойный отец (да ладно вам, с кем не бывает!) Ананси и брат-не-очень-то-и-близнец Паук.
На самом деле Ананси — персонаж африканских сказок, откуда он вместе с их носителями перебрался на Карибы, и ей-богу, я эти сказки в детстве читала — во всяком случае, приведённые в тексте романа узнала их все (кроме самой взрослой, оно и понятно, кхм-кхм). Бог-насмешник, демиург-трикстер, в своём бытовом воплощении он невыносим и очарователен. Да, он может превратить вашу жизнь в форменный дурдом, но зато и укажет путь к себе, к той жизни, которой вы сами станете творцом и повелителем.

Он говорил — я сын кометы,
носил в карманах океаны
и мог октябрь достать рукой.

© Ален Боске

Эти строчки можно отнести не только к мистеру Нанси-старшему, но и к второму его сыну — Пауку. Персонаж адски завидный, яркий, харизматичный, очень знакомый (разве не таково наше второе «я»?), он на славу удался автору. Да, он явно владеет магией, но основной его метод — подталкивать события: так, чтобы они развивались по желательному для него пути. Кто бы отказался от такой суперспособности?

АПАРТ: У меня такая способность есть, только, увы, с обратным знаком, что в реальном мире встречается нередко и даже получило меткое народное прозвище «дурной язык». Стоит выразить вслух (а то и письменно) уверенность в какой-либо определённости дальнейшего хода событий, как они тут же пойдут не так :(( Но пару раз мне удавалось обратить эту гнусную особенность себе на пользу: когда угрожающе наклёвывалось крайне нежелательное событие, я успевала рассказать о нём нескольким людям (и побольше, побольше!..) как о чём-то вполне решённом… и линия жизни, судорожно дёрнувшись, меняла свой ход.
Правду говорю.

Что в «Детях Ананси» не привело меня в восторг — слишком интенсивное участие в действии сновидений. К концу 2/3 книги сны главгероев начали раздражать. Может, они входят в понятия о богах, о которых пишет Гейман, но почему бы просто не признать, что существует другой мир?
Во всём же остальном это отличная увлекательная книжка, яркая, хулиганская, энергичная, не чуждая парадоксального юмора (отдельное спасибо милахе Гейману за эпизод, где Тигра бесила манера Хорька говорить штампами).

Возможно, перевод Комаринец действительно не первый сорт. Не следовало бы ей путать «дурашливый» и «дурацкий», «удовлетворительный» и «удовлетворённый», но, в конце концов, на это редактор есть. Фраза же

Но шмыганье переросло в плачь