5 "Лучезарный Голос в беспросветной тьме…"

Жаль, не могу услышать. Поёшь, как сирена, – так, что забывается боль? Как ангел смерти ты поёшь, да, Леон?

Если в твоём прошлом - слишком много страшного, такого, что простому человеку сложно представить, если ты внушаешь ужас врагам, хоть они и не знают, кто ты, и даже друзья иногда относятся к тебе настороженно, очень сложно ожидать, что можно будет изменить жизнь мановением некой волшебной палочки. Леон, ну ещё одно дело - ей-богу последнее, кто же ещё, Леон, понимаешь, Леон, теперь уж точно в последний раз... И не просто чувство долга перед страной и соратниками, ещё и внутренняя необходимость распутать змеиный клубок, прихвативший жизни его агентов-друзей толкает Леона Этингера, ныне вроде как уже не служащего в израильской "конторе" и мечтающего о том, чтобы просто быть частным лицом, просто певцом, на опасное, рисковое, безумное предприятие. Естественно, это очень сильно усложняет его жизнь и отношения с Айей, которая, конечно же, нашлась, сама приехала к нему, когда он уже почти потерял надежду. Но встреча вышла вот такая:

В день своего ослепительного явления на пороге его парижской квартиры, едва он разомкнул наконец обруч истосковавшихся рук, она развернулась и ляпнула наотмашь:
– Леон! Ты бандит?
И брови дрожали, взлетали, кружили перед его изумленно поднятыми бровями. Он засмеялся, ответил с прекрасной легкостью:
– Конечно, бандит.
Снова потянулся обнять, но не тут-то было. Эта крошка приехала воевать.
– Бандит, бандит, – твердила горестно, – я все обдумала и поняла, знаю я эти замашки…
– Ты сдурела? – потряхивая ее за плечи, спрашивал он. – Какие еще замашки?
– Ты странный, опасный, на острове чуть меня не убил. У тебя нет ни мобильника, ни электронки, ты не терпишь своих фотографий, кроме афишной, где ты – как радостный обмылок. У тебя походка, будто ты убил триста человек… 

Как совместить в одном человеке и одной жизни ангельский голос, - редчайший контратенор, взрывную феерию любви к глухой Айе ("Глухая… Ни капли интереса ни к твоему гениальному голосу, ни к музыке, ни к опере. Ни единого пересечения с твоей жизнью. Ничего не скажешь, идеальная пара для оперного певца."), концертную загруженность и то, что исподволь точит, не даёт забыть, что существует организация, что по земле ходят люди, которые виноваты-виноваты-виноваты многократно и конкретно перед тобой виноваты тоже, и что самое страшное - планы их таковы, что убийство нескольких человек перед ними покажутся детскими играми? Что будет, если груз персидских ковров, содержащий не только ковры, прибудет в пункт назначения?

И Леон, снабдив "контору" сведениями, которые удалось добыть не без помощи Айи и нежной Николь, дочери швейцарского банкира (вот уж кого мне в этой книге искренне жаль - её чувства к Леону гораздо глубже, чем можно ожидать от избалованной богатенькой девчушки), решается на собственную операцию: цель - месть, остывшая достаточно, чтобы уже считаться холодным блюдом, но не достаточно, чтобы забыть о причине... Вся история с выслеживанием яхты, проникновением, очередным театрально-шпионским выступлением проходит на лигурийском побережье Италии, в местах, которые прекрасно работают декорациями)).

В связи с музыкальностью книги невозможно не вспомнить и многократно упомянутую композицию, которая к тому же ещё послужила и отправной точкой расследования Леона, и именно в этом исполнении:

03:47

Так что, под прекрасную мелодию наши герои уходят в огненный закат? Как-то не вышло...

– Он всегда путал сцену с жизнью, твой драгоценный Кенарь! – злорадно добавил Меир. – Решил, что он и тут – солист. Заигрался мальчик. Полез исполнять главную роль и – сгорел. Так что поделом ему…

Плен у "воинов джихада" - вещь страшная, и мне, хоть это далеко не первое прочтение книги, по-прежнему пришлось терпеть из последних сил, чтобы не бояться и не плакать... Кстати, хочу обязательно сказать, что независимо от религиозных и политических пристрастий писательницы (о которых мне в общем-то ничего не известно, а если что-то и приходит в голову - только страна проживания, предполагающая не слишком бурную любовь к арабскому миру), Дина Ильинична не случайно вводит в историю адвоката Азари, пользующегося влиянием в обоих противостоящих лагерях. Его слова:

«Грязные собаки… – думал он. – Они превратили ислам в исчадие ада. Невежи, они не знают Корана, зато с детства научаются убивать, полагая, что “джихад”, борьба за веру, – это и есть та кровавая бойня, в которую они погрузили цветущий Восток, а мечтают погрузить весь мир… Они понятия не имеют, что Коран запрещает насилие в вопросах веры…»

Как браться за дело освобождения/выкупа, когда пленник ни официально, ни косвенно - уже никак - не является агентом? Кто будет этим заниматься? Сколько сможет выдержать утончённый артист все пытки и издевательства? И как жить теперь Айе, которая как раз после его исчезновения понимает, что беременна?

– Ну, ты, полегче, – отозвалась она, слизывая языком катящиеся по губам слезы – первые ее слезы с того дня, как она пустилась в длинный изнурительный путь за его тенью. – Это тебе не арбуз. Это последний по времени Этингер.

И опять мне жаль расставаться с героями, и опять мне было мало всего - фееричных сцен, цветного и музыкального языка, неудержимой жажды жизни персонажей, театра в каждой строчке...

...путешествие в страну-театр с человеком-театром, в чуткой готовности Леона к мгновенному воплощению, превращению, оборотной стороне, где день становился ночью, а луна так похожа была на «царский червонец».
Ее бесконечно удивляло то, как зависало время, как раздавалось пространство и каждый миг набухал сердцебиением опасного счастья.