4 Актуальность давних наблюдений

Наиболее интересными для меня стали эпизоды пребывания в Полинезии, Японии и Китае. Нравы, образ жизни коренного населения двести лет назад. Островитяне Полинезии - народ "неверный, обманчивый и жестокий". Закрытость Японии для европейцев.

О Китае много интересных, возможно, актуальных и сейчас замечаний. Приведу некоторые.

"Китайцы не заслуживают, кажется, той славы, которую распространили о них некоторые писатели. Мудрость и глубокую политику их правительства, возвышенную нравственность сего народа, его промышленность и даже знания в науках, прославляли чрезмерно иезуиты в своих известиях. В Китае много похвалы достойного, но мудрость правительства сколько бы беспристрастно и осторожно о том ни рассуждать, навлекает на себя более хулы, нежели одобрения. Правительство, как то известно, в полном смысле деспотическое, а потому и не всегда мудрое."

(не всегда мудрое деспотическое правительство - это справедливо для любой деспотии).

"В 1803 г. открылся опять заговор, при коем спасся император с великой трудностью. Второе приключение наводило на него особенное беспокойство, поелику при исследовании дела открылось, что в оном участвовали знатнейшие из придворных его. По сей причине почел он благоразумнейшим прекратить начатые исследования и издать манифест, который как по слогу, так особенно по содержанию своему, весьма любопытен. Хотя и доказываемо было, что в заговоре имели участие знатнейшие государственные особы, однако виновных из сих предать суждению сочтено не безопасным"

(к моменту издания книги не прошло и десяти лет с аналогичного российского заговора, завершившегося успешно).
И наконец: "мало можно иметь в делах с китайцами успеха посредством кротости и снисходительности". А вот и подтверждение этому:

"В скорости по прибытии моем в Санкт-Петербург получил я из Кантона письмо, коим уведомили меня, что через сутки по выходе нашем из Вампу прислано из Пекина в Кантон строгое повеление нас задержать. Если бы сие повеление нас застало, то, вероятно, не возвратились бы корабли наши никогда в Россию".

Немало верных замечаний и об Отечестве. С гордостью:

"При темных понятиях, каковые в отдаленных землях и поныне имеют о России и россиянах, немало там удивились, увидя, что сии гиперборейцы равняются во всем с живейшими жителями южной Европы и не уступают им ни в воспитании, ни в образе жизни. Офицеры кораблей наших представили тому сами собою явные и совершенные доказательства".

Или:

"для россиян нет чрезмерной крайности. Они столько же удобно переносят холод 23 градуса, сколько и жар равностепенный".

А вот с досадой и обидой на извечное наше "небрежение":

"Сие краткое известие доставленной нам из Охотска провизии доказывает, очевидно, с каким нерачением и неблагоразумием используют даже и важные в стране сей препоручения. Сумма около 15000 рублей употреблена при сем не только без малейшей пользы, но и со вредом, который не без трудности отвратить предлежало".

Рассуждение об исправлении нравов русского человека посредством распространения чая:

"И так не невероятно, что введение употребления чая между простым российским народом может быть удобным и послужит хорошим средством к некоему воздержанию от горячего вина. Тщеславие может возыметь при том также некое содействие. Я полагаю, что простой человек, если не совсем еще испортился, захочет лучше выпить дома чашку чаю, а особливо когда посетит его приятель, нежели итти в кабак за горячим вином"

(особенно интересно замечание о тщеславии - чай-то по тем временам напиток "статусный"). В какой-то степени "маниловщина", но в конце восьмидесятых мы это проходили.