4 Я/Мы Ад

Быть нацистским палачом - тяжкий ежесекундный труд, особенно, когда твоя тонкая натура тает от партитур Рамо и лермонтовско-печоринских ремисценций, а инцестуальные фантазии о сестре-двойняшке поглащают все твои мысли. Таков Максимилиан Ауэ - примерный сын немецкого народа, офицер СС, участник мясорубки Сталинграда и казней в Бабьем Яру.

Ад - это мы, ад - это я, ад - это и те, и другие - уверенно утверждает Литтелл в своей исповедальной энциклопедической эпопее; гомоэротика, некрофилия и прочие кровавые мерзости-жути ему в помощь. Но что это? Крайняя степень душевного обнажения-разложения героя или горячечный бред раненого в голову советской пулей? По прочтении на ум приходят первые лица экзистенциальной Европы: Кьеркегор, Хайдеггер и Энцо Пачи; трансгрессивные выскочки Селин и Жене, великий Томас Манн и даже порочный маркиз Де Сад - все они тут, между строк "новых Эвменид". С другой стороны, Литтелл, собиравший материал в местах событий своего романа, отлично ориентируется в русской топонимике и литературе (по книге разбросаны кряжистые абзацы а-ля Гроссман или конвульсивные сюжетные ходы в духе Достоевского). Нашлось место и для приличного половника русофобского дегтя - традиционных для западной пропаганды баянов в духе: Сталин = Гитлер, два миллиона изнасилованных немок, тут даже прибитые к соснам калмыцкими танкистами арийские мальчики присутствуют. Но это уже так у них, у евротолерантов, принято, они хотят так видеть советскую историю, иначе на себя в зеркало без омерзения не взглянуть.