4

Потом пошли реальные женщины, женщины из сна, женщины из книг, женщины из реклам, женщины из кино, женщины из клипов, женщины из порнографических журналов. Все разные, и каждая предлагала что-то свое.

А название всё-таки неправильное. И даже не потому, что говорить за всех от своего имени - это чересчур, писатели могут себе и не такое позволить. Нет. Просто рассказы Мирчи Кэртэреску слишком личные, интимные, исповедальные, камерные, чтобы ставить рядом с ними множественное число. Это он, Мирча, влюблялся, страдал, смеялся, сходил с ума, восторгался и запоминал своих женщин, чтобы потом так искренне рассказать, за что он их любил, любит.

Я вообще обычно совпадаю с балканскими авторами, но у Кэртэреску какое-то совершенно удивительное обаяние, замешанное на сложно стыкующемся сочетании почти женственной лиричности, нежности и пацанства, романтичности и хулиганства, тихой грусти и здорового смеха, которые рождают неожиданно прекрасные образы:
"по туману, который можно было резать ножом"
"Хоть умри под этим крутым небом, по которому звезды были рассыпаны, как порошок чистого героина…"
"будто гормоны секса и агрессивности устраняются из твоего испорченного мозга, оставляя его невинным, как у ребенка, и видным на просвет, как рожки улитки".

Рассказы сюжетно довольно просты - в одних вообще ничего не происходит, другие предсказуемы, третьи сложно даже назвать рассказами, скорее это зарисовки, рваные наброски на вырванном из тетради листе, случайные эпизоды и связи, которые подходили к концу, едва успев начаться (и это если вообще были, так-то всё самое интересное происходит в голове писателя). Но вот это настроение сюжетного "из ниоткуда в никуда" кажется, наверное, идеальным форматом, потому что, вспоминая моего любимого литературного хулигана Тома Роббинса, любовь - "не тропинка в лесу. Она – это сам лес. Дремучий сказочный лес, где танцуют феи, где на ветвях дремлют старые похотливые питоны".