4

Буковски — это Селин для масс. Хоть по части желчности и мизантропии француз перещеголял янки (не смотря на немецкое происхождение это истый янки), последний в своей озлобленности совершенно обаятелен, чем и подкупает. И, в отличие от Луи-Фердинанда, его нельзя упрекнуть в занудстве; а его пессимизм остаётся при нём — вы уходите почти таким же чистеньким и благоухающим, испачкав разве только подошву, в то время как после Селина на вас живого места не остаётся.

«Хлеб с ветчиной» остаётся самобытной историей при том, что количество параллелей со «Смертью в кредит» велико: автобиографичность, тема отцов и детей, бунтарство против привычного уклада жизни, бедность, полная утрата веры в человека. Идя по следам Селина, Буковски изображает людей не более чем существами, способными только жрать, сношаться и избавляться от ранее съеденного. Оттого и женщины для него не более чем носители половых органов и обладатели аппетитных ляжек. Только на примере своего персонажа он демонстрирует, что неспособный ни на что с точки зрения общества новоиспеченный алкоголик и дебошир, может быть чище душой (что вообще фицжеральдовщиной отдаёт), чем люди, притворяющиеся праведниками и имитирующие собственную общественную полезность, каждый божий день выезжая на работу, которой у них нет. Более того, последние могут быть сущими монстрами.

Но, увы, многое порой звучит как оправдание его поступков. Мол, «я ненавижу баб, потому что вот какие они», «вот почему я пью и вот поэтому я выбираю сторону аутсайдеров» или «вот эти мерзкие людишки каким меня сделали». А каким, собственно? Почему сам Чинаски чувствует себя неправильным? С ним всё в полном порядке. Быть маргиналом в мире им изображённом — самое логичное и здравое решение. Не подходите к заведенному порядку? Поздравляю, вы — человек, вы спаслись.

Мне нравилось быть пьяным. Я понял, что полюблю пьянство навсегда. Оно отвлекало от реальности, а если мне удастся отвлекаться от этой очевидности как можно чаще, возможно, я и спасусь от нее, не позволю вползти в меня.

Буковски часто ругают за ненормативную лексику. Но ведь здесь отвращение вызывают вовсе не хлёсткие слова из трёх и пяти букв, а моменты, когда его мать называет мужа «папочкой». Вот от каких эпизодов действительно передёргивает. Этот ублюдок кроет сына ни за что на чем свет стоит, а она ему, якобы не замечая происходящего, «папочка, что приготовить на ужин». Ух, бл*дь! В такие моменты хотелось её просто взять и сами знаете что сделать. Ну конечно, мы слишком нежные, чтобы читать нецензурную брань, а так — читать про насилие в семье и равнодушие — это ничего, главное, чтобы без мата, без грубости.

К сожалению, при переводе игра слов в названии потерялась, и русскоязычный читатель может недоумевать, а при чем тут хлеб и ветчина? Был там какой-то бутерброд, который даже оголодавший пёс есть не стал... Может, главный персонаж чувствовал себя зажатым своими родителями и школой, как ветчина в сендвиче между хлебцами, который дают американским школьникам в качестве карманного ланча. Но «ham» называют так же плохого актёра, «rye» же - хлебную водку. Как ни странно, актёрствовать персонажу пришлось много, как и пить, и некоторые его игре действительно не верили, а вот подшофе он был очень убедителен.

Понравилось, как автор преподносит обстоятельства, в которых пришлось оказаться его альтер-эго. Америка тридцатых годов двадцатого века, периода Великой депрессии, под его пером получилась колоритнейшая. Она представлена не в тяжёлых, вымученных и напыщенных описаниях, а в персонажах и их реальных историях, что очень круто. Не смотря на общую кинематографичность происходящего, он передал ту атмосферу. Поэтому если у вас голод по подлинным вещам, настоящим, живым книгам, а все битники и им подобные читаны-перечитаны, то угоститесь этим сэндвичем.