4 Поминальная песня

О Дорис Лессинг услышала в далёком 2007 году, когда она получила Нобелевскую премию; тогда же отложила знакомство с ней на неопределённое время; слишком много восторгов и возражений влияют на восприятие. Не думаю, что скоро вернусь к этой писательнице, но "Трава поет" произвела очень хорошее впечатление. Интересное.

Именно этот роман выпал по игре, так что аннотацию не читала, обложка, скорее, оттолкнула; ожиданий не было. Удивило уже то, что действие происходит в Южной Родезии (где-то в Африке, единственное, что удалось вспомнить без гугла), примерно между первой и второй мировыми войнами. Или после второй даже. Время действия до сих пор вызывает вопрос. Я, наивный человек, не ожидала такого кромешного расизма в середине 20 века. Не просто презрения к "ниггерам", а святой ненависти к "мерзким животным", вплоть до оскорбления английского языка на устах чернокожего.

В тот раз Марстон поразился, несмотря на всю свою «прогрессивность»: ему показалось, что подобное поведение мало чем отличается от связей с животными.

Двадцатилетний молодой человек, новое поколение, но первая мысль "как с животным". Это была последняя капля в бочку дёгтя, который выливался в диком количестве от всех белых персонажей книги. В прошлом месяце у меня было много книг про отношения индейцев и белых, так вот положение аборигенов Африки в английских колониях показалось раз в десять кошмарнее положения индейцев. Возможно, это жёсткий взгляд Лессинг. Или особенности самих аборигенов. Влияние невыносимого пекла на мозг белых и волю местных. Но в итоге атмосфера в английских африканских колониях оказалась совершенно дикой для моей неокрепшей психики. И не только моей.

"Трава поёт" - роман о том, как сходят с ума. Интересно, кому пришло в голову описать его как "увлекательную историю жизни Мэри Тёрнер". Роман начинается с её трупа, то есть читатель сразу знает, добром дело не кончится. Клубок начинает раскручиваться не для того, чтобы найти истинного убийцу, ибо он и не скрывался, не сопротивлялся и почти повешен. Мы следим за жизнью Мэри, чтобы почувствовать горечь ... мирового устройства. Её, этой женщины, не должно было быть в этом богом забытом и полуразрушенном вельдом фермерском доме. И начинается "не должно быть" не с Мэри, а вообще с белой нации. Климат, ландшафт, дух Африки не для англичан (французов, немцев, русских, китайцев), они лишние в пространстве, которое покорили и изнасиловали. И судя по всему, угомониться не желают.

О Лессинг я много слышала в контексте феминизма; логично, что бессознательно искала, где он, что он. Предполагала, что само убийство или его мотив будет сексуализирован так или иначе. И некие намёки проскальзывали то тут, то там; но я их воспринимала опять же в социальном ключе, как насилие над континентом, народом и реакция на это аборигенов. В судьбе белой женщины переплелось личное и общее, цветное и бесцветное, борьба мужского и женского; эрос, танатос и безумие. Вельд свёл её с ума, но и она повлияла на вельд; она сама воспитала своего убийцу, направила его руку и потом удержала возле себя, чтобы он получил свою долю возмездия (награду или наказание?).

Возвращаясь к теме феминизма, не могу не отметить, что Мэри могла бы жить вполне счастливо, если бы не поддалась гласу толпы "кто не замужем, тот дура". Мэри в городе и Мэри на ферме это практически два разных персонажа, часто ловила себя на мысли, что это прям Джекил и Хайд в юбке.

Совершенно ужасно в интересах истины или какой-либо другой абстракции разрушать представления человека о самом себе. Разве угадаешь, сумеет ли он создать новый образ, с которым сможет жить дальше?

Женщина была счастлива, но тут вышла замуж. И начала медленно, но уверенно съезжать с катушек. Потому что оказалась не там, не с тем, не в то время; ожили детские страхи и, возможно, подавленные травмы (насчет инцеста вопрос открыт), плюс коллективные бессознательные триггеры-ниггеры белой расы. Мэри ежедневно слышала пение африканской земли о свободе и ежечасно чувствовала собственную молитву на ту же тему, всей душой ощущая опасность от всего, что подавлено. Мэри жаждала сильного плеча рядом, но силой обладал вельд и его обитатели, а не несчастный и сломленный Дик Тёрнер, не умеющий ничего довести до точки.

Вся книга проникнута ощущением неизбежного, мрачного, безумного не конца, но продолжения. И это особенно страшно. Жизнь, как постоянно повторяющиеся приступы малярии. Земля выгоняет неприспособленных к ней чужаков, а они вцепились клещами и терзают. В романе всё время присутствует запах, кислая вонь. Для белых так пахнут чёрные, для чёрных - белые. Невыносимая жизнь среди воняющих ближних.
У меня, конечно, тоже имеется вечная идея фикс, но по-моему, она и тут вполне уместна как вывод: "Белые, свалите с чужой земли. Африка для африканцев. Белым милее снег"

Утром, до восхода солнца, она стояла на промерзшей земле долины и хохотала от удовольствия при виде белого налета у нее под ногами.
— Иней! — говорила Мэри. — Ну кто бы мог поверить, что в этом пекле, в этой богом забытой дыре может быть иней!