4 Отречёмся от старого мира (из революционной песни)

Речь пойдёт только о повести «Седьмой спутник».

Вот я неким образом всё-таки принадлежу к людям, называющихся бардами. И тут среди них/нас встречаются самые разные люди — разного возраста, образования, профессий и всего прочего. Общее только одно — все мы и каждый в отдельности часть своей жизни живёт с самодеятельной песней.
Однако ведь песни бывают разные, и понятие бардовской песни довольно расплывчато, равно как и стиль исполнения — вовсю гремят через усилители разные бард-рок ансамбли и блюзовые исполнители. Где тут кончается понятие «бард» — одному богу известно. И потому некоторые люди сами себя называют не бардами, а попутчиками (Валера, привет, это впервые я услышал от тебя. Кстати, ты классно спел на концерте 5 марта на «Зимних встречах бардов на Валдае»!).

Вот это длинное вступление понадобилось, чтобы глубже понять самому, почему наш главный герой назвал себя седьмым спутником (хотя вроде бы и из текста повести всё ясно — движется огромная масса, которая возмущает окружающее пространство и находящиеся в нём тела, из-за чего эти тела меняют свою орбиту и увлекаются движущейся массой — куда проще). Вот и наш герой, будучи человеком умным и сдержанным в эмоциях, не просто обывательски живёт в эти непростые революционные времена, а пытается осмыслить процессы, происходящие в обществе и в государстве, и осознать, ощутить и принять своё место в них. И делает свой выбор в пользу революционных преобразований — а ведь он явно был при чинах и званиях и потому знал и понимал доподлинно всё, что происходило в России в начале века двадцатого. И потому выбор этот сознательный. Он не примазывается, потому что это якобы выгодно ему, он примыкает к движению, становится спутником, попутчиком, участником. Тем более, что именно здесь он впервые почувствовал себя нужным.

Верить или не верить Борису Лавренёву — дело личное. Однако давайте вспомним, что примкнули к движению в те времена многие военспецы и вообще специалисты старой формации. Другое дело, что многих ждала потом незавидная горестная судьба, но это уже вне рамок повести.