1 Дешёвка с претензией на интеллектуальность и художественность

Дешёвка с претензией на интеллектуальность и художественность. Это гораздо противнее дешёвки обычной, непритязательной. Каков тут художественный язык, становится ясно уже во втором абзаце:

«Я вспомнил, как один бывший спортивный чиновник, много разъезжавший по зарубежью еще в советские времена, рассказывал мне, как в глухие 70-е продавал по ночам черную икру в нью-йоркские рестораны по три тысячи долларов за килограмм, и ПОДУМАЛ, что лучше икры ничего не ПРИДУМАЮ».

С первой страницы на голову читателя вывалена гора подробностей, безусловно важных и призванных в дальнейшем повлиять на развитие сюжета, характеров и всего остального.

Три тысячи долларов за килограмм икры. Не две восемьсот пятьдесят за фунт, понимаете, не три триста — ровно три. Это важно, запомним.
Строго по ночам, не вечером каким-нибудь. Это очень важно.
Именно в Нью-Йорке. Это архиважно, батеньки!

Могу предположить, что на героя — или на автора? — когда-то в школьном детстве повлиял другой литературный персонаж, тоже любитель художественной детали. Вот этот:

«Все смотрели на него и не верили своим глазам, а он рассказывал обо всем подробно, не забыл даже отметить, что на плотине пруда, где с ним приключилось несчастье, росли незабудки…
И Швейк продолжал со свойственной ему обстоятельностью. Когда он дошел до полевого суда, то подробно описал генерала и майора. Он упомянул, что генерал косит на левый глаз, а у майора — голубые очи.
— Не дают покоя в ночи! — добавил он в рифму.
Тут командир двенадцатой роты Циммерман бросил в Швейка глиняную кружку, из которой пил крепкую еврейскую водку».

Подобно бравому солдату, как сейчас модно говорить, автор «умеет в юмор». Вот искромётный образец:

«По-моему, я купил ее [икру — А. С.] в duty-free в аэропорту, а может, как-то протащил, уже не помню. Надеюсь, теперь меня за это не расстреляют. А если расстреляют, то потом не повесят».

Остроумно. А главное, как свежо!
Шутки такого американистого рода ещё в начале прошлого века А. П. Чехов беспощадно вычёркивал из своих ранних рассказов. Вот фраза из журнальной версии «Кривого зеркала»:

«Я увидел женщину ослепительной красоты, столько же похожую на мою жену, сколько я на свой затылок».

В окончательной редакции её нет. Антон Павлович выбросил за ненадобностью. А. Беленький может смело подбирать и использовать в своём творчестве — войдёт как родная.

Кстати, могу успокоить: за слабую память у нас не расстреливают. Автор ведь её имел в виду под словом «это»? Предложения построены именно так.
Слишком мощная память бывает куда опаснее.

Я тоже не чужд юмора и даже сатиры. Вот зачем, думаете, выделил однокоренные слова в первой цитате? Для редакторов и корректоров. С автора-то что взять, он поёт как тетерев, а вы куда смотрели? Смайлик.

А если чуть серьёзнее, то всё-таки при чём здесь Нью-Йорк? Если первое и второе предложения книги выглядят так:

«Мне надо было удивить Париж. Точнее, пару парижан».

Да и в аннотации написано:

«...история, которая могла произойти только в Париже».

Такое забойное начало недвусмысленно даёт понять: автор будет делать «кррасиво!» и «изячно!» потребителю масскульта. История та же самая — и вообще абсолютно любая — может, ясен пень, произойти и в Самаре, но круассан... монмартр... же не манж па сис жур... Так что я заранее настроился на изрядную дозу пошлости.

Но к педофильским фантазиям стареющего самозваного сатира оказался, право, не готов!

«Слава тебе Господи, что во мне нет ничего от Гумберта...»

— распуская слюни, бормочет герой-повествователь при виде 11-летнего ребёнка, не понимая одного: когда действительно нет ничего, об этом не надо говорить, всё ясно из поступков и мыслей. А здесь ясно другое. То самое, что автор так наивно и голословно пытается от рассказчика — или от себя? — отвести.

Девочку он, между прочим, называет стервой, когда она обращает на скота меньше внимания, чем ему хотелось бы.

Ладно. Будем считать, я пропустил этот хук в челюсть, пошатнулся, но устоял. Идём дальше.

Автор («А») совершенно не отделяет себя от героя-повествователя («ГП»). Хотелось бы выяснить, кто из них произносит эти слова:

«Настоящая молодость была почти полностью истрачена на большие и пустые любови к девушкам, которые не стоили не то что любви, а даже подходов к себе».

Кто? Непонятно.
«Подходы» — это, видимо, что-то из тяжёлой атлетики. «Взял вес со второго подхода, и это ещё не пердел».

Однако мне интересно следующее. Дорогие девушки, женщины, дамы! Что вы чувствуете, читая вышеприведённую цитату? Горячую признательность автору? Эстетическое восхищение? Желание неустанно работать над собой, чтобы стать лучше и заслужить-таки любовь великого человека или хотя бы спортивный «подход»?

Я со своей мужской точки зрения могу сказать вот что. Существо, которое болтает на подобные темы, вовсе не имеет права называться мужчиной. Это конченый подонок и мразь.

Поправьте, если ошибаюсь, но, кажется, даже Печорин таких оценочных суждений себе не позволял. Анатоль Курагин — тот мог бы, наверное. Но он хотя бы сражался под Бородином на правильной стороне.

Ну и ладно, в конце концов. Разве мы не читали книжек о подонках? Читали даже об убийцах с топором и парфюмерах. Личная неприязнь к герою ещё не повод осуждать книгу.

Но ведь здесь «А» не отделяет себя от «ГП». Более того, всячески подчёркивает единство и тщится показать этого самовлюблённого глухаря романтическим героем, спортсменом и искусствоведом. Никогда не будучи во Франции, удивил парижского друга знанием Лувра, посмотрите на него!

«Не может быть! Ты говоришь о Лувре так, как будто исходил его вдоль и поперек!»

— якобы воскликнул поражённый француз.
Верю, как тысяча Станиславских. Именно такими письменными фразами, нехарактерными для живой устной речи, люди обычно и выражают изумление, восхищение и проч.

При этом ни одного факта, который доказал бы знание, автор не приводит, ни одной картины не называет, даже Венеры Милосской, которая, правда, не совсем картина, а точнее, совсем не картина, воспользуемся авторским стилем, который (именно стиль!) предлагает верить ему на слово. А я, на самом-то деле, подозрителен и недоверчив, особенно к напыщенным глухарям, которые припахивают родственников писать хвалебные отзывы, и эти родственники восклицают: «новый Бунин явился!»

Вот на закуску ещё две цитаты из «нового Бунина»:

«Я понял, что лучше мне будет здесь особо не задерживаться, а пока уходить из дома пораньше, а приходить попозже. Так как это и так соответствовало моим планам, то я не очень огорчился».

Легко ли произнести вслух это «по-по-по-по-та-та-та»? Могу предложить в качестве скороговорки наряду с «шла Саша по шоссе», только Саша будет интереснее. А дивный оборот «соответствовало моим планам»? Это художественный текст или объяснительная записка гендиректору АО «Свинцовый бюрократ»?

«Мари шла слева, я чувствовал ее тело рукой, которой обнимал ее, я смотрел ей в лицо и абсолютно ничего не видел перед собой, я вообще ничего не видел и не слышал, а она как раз смотрела не на меня, а вперед, причем как-то напряженно, и тут вдруг ее глаза так расширились, что белки стали видны и сверху, и снизу ее зрачков».

«я, её, которой, её, я, ей, ничего, собой, я, ничего, она, меня, её, её...» Болезненное недержание местоимений.
И как это понимать: рассказчик «вообще ничего не видел», но всё-таки видел непостижимым образом глаза девушки-мутанта, лишённые радужной оболочки «и сверху, и снизу ее зрачков»?
А справа и слева от её зрачков там было хоть что-нибудь?
И чьи ещё зрачки могли быть в её глазах, кроме её зрачков?
Неизвестно, зато сразу можно понять, что в роду у этой странной девушки были камбалы. Иначе как объяснить, что герой, шагая сбоку, видел оба девушкиных глаза?

Поимейте совесть, короче говоря. Был бы жив Иван Алексеевич — на конюшне бы отодрал всю семейную контору как сидоровых коз.