4 "И чем дальше уходит прошлое, тем сильнее у нас искушение его упростить."

С Барнсом у меня...ммм...сложные отношения. Ему-то всё равно, а я после каждой его книги думаю, что ближайшие лет ..дцать не буду его больше читать. И тем не менее я возвращаюсь и возвращаюсь...

Проза Барнса не слишком образна, а моментами откровенно эссеистична. Среди его "умных" мыслей полно шаблонов. Но оторваться от книги, если уже поймал её настроение, невозможно. В этом романе Барнс пользуется своим стандартным приёмом: второстепенная, но яркая историческая личность, окруженная, будто туго прилегающим корсетом, своим временем.

Веселая Англия, золотой век, Прекрасная эпоха: такие блескучие ярлыки всегда навешиваются задним числом. Году этак в 1895-м или 1900-м никто в Париже не говорил: «Мы живем в Прекрасную эпоху, нужно взять от нее как можно больше».

Доктор Самюэль Поцци - центр этой истории. Но, поверьте, ему здесь досталось меньше внимания, чем его другу?знакомцу?покровителю? графу Монтескье, который в парижском бомонде в это время играл роль наподобие той, какая досталась в Лондоне Уайльду. С той лишь разницей, что граф был меньше одарён литературно, зато он стопроцентно был прототипом главного героя нашумевшего тогда романа Гюисманса "Наоборот" - его главный герой дез Эсенс прямо списан с графа вплоть до интерьера его дома и золочёной черепахи. Барнс пишет:

как отмечают многие биографы, нам, к сожалению, не дано выбирать друзей для главного героя.

Друзья, любовницы, пациенты - всё окружение Поцци - яркие люди, составлявшие богемную,а иногда и политическую верхушку Парижа. Почему все так желали лечиться у него, при том, что постоянно ходили слухи о том, что он соблазняет пациенток и т.п.? Наверно, суть это явления кроется в том, что вот так воспринимал Поцци долг врача:

Я хотел бы научить молодых врачей, которые будут стажироваться в этой клинике, осматривать больных, не вызывая у них страха, и беседовать с ними, в зависимости от ситуации, мягко или сурово, но не допуская ни фамильярности, ни грубости.

И вообще это было время медицинского прорыва и постоянных открытий. Не поверите, но после этой книги я окончательно уверилась, что бедный Шарик, превращённый рукой хирурга в человека, - скорее всего лишь преувеличение, а не чистая фантазия Булгакова. Вот на каких показах приходилось бывать доктору Поцци:

...собака с перевязанной шеей – сонные артерии были удалены и заморожены для последующих пересадок; две собаки, каждая с пересаженной от третьего животного передней лапой; еще пара собак – с пересаженными друг от друга почками. Была там и собака, у которой изъяли левую почку, чтобы в течение часа выдержать этот орган в растворе Локка, вживить обратно, а потом окончательно удалить правую почку; и что поразительно: собака не только выжила после этих манипуляций, но впоследствии еще и принесла одиннадцать щенков. Каррель продемонстрировал Поцци свою методику венесекции, пережатия и сшивания сонной артерии.

Сам же Поцци всеми силами добивался и добился открытия кафедры гинекологии при университете, был одним из пионеров лапаротомии, в конце концов - он был среди первых сторонников дезинфекции рук хирургом перед операцией. Помимо этого, это был коллекционер редкостей, любовник Сары Бернар, которого она называла Доктор Любовь, человек, который в почтенном возрасте и при всех врачебных регалиях отправился на войну, вездесущий парижский бонвиван, без которого не обходились дуэли, сплетнические посиделки в мансарде братьев Гонкуров, и одновременно - глубокий интеллектуал, учёный. А ещё, по словам принцессы Монако, Поцци был "отвратительно красив".

И если принять во внимание лихорадочную, озлобленную, стервозную природу той эпохи, можно только удивляться, что за всю свою карьеру он нажил сравнительно мало врагов.

Но враги тоже были, причём непримиримые, хотя я так до конца и не поняла, где он им дорожку перешёл. Например, журналист Жан Лоррен лет так двадцать не упустил ни одной возможности куснуть его в какой-нибудь своей статье, Леон Доде - писатель и сын писателя - так выражался о нём в своих воспоминаниях:

Говорят, у него легкая рука. Лично я не пришел бы к нему даже на стрижку, особенно перед зеркалом: не ровен час, он, залюбовавшись собственным отражением, перережет мне горло.

Попутно с историей доктора мы узнаем о дневниках Эдмона Горкура, где записаны все парижские сплетни, о тех, кто эти сплетни вызывал своим эпатажным или не одобренным обществом поведением, о положении в медицинской науке по обе стороны Ла-Манша и даже в Америке, о сварах в кругах художников, об ампутированной ноге Сары Бернар и ещё много-много всего.

Какие моменты больше всего зацепили меня? Те, которые показывают, что мир, рьяно двигаясь вперёд, далеко не убежал. Смотрите: вот так появилась мода на девочек, гремящих всеми косточками - это про Сару Бернар.

...уже слыла восходящей звездой: эта актриса воплощала новый тип естественности (такой естественности, которая, естественно, была целиком ей подконтрольна) и непривычный физический тип: сцена еще не знала такой стройной и миниатюрной главной героини.

А вот корешки вкладышей или игрушек в сладостях:

Он являет собой пример успешного мужчины; его жизнь – жизнь, взятая практикующим хирургом в свои изящные руки, – сохраняет устойчивое равновесие. Пройдет совсем немного времени, и его изображение будут вкладывать в упаковку плиток шоколада фирмы Феликса Потена.

Феликс Потен - французский аналог империи Елисеевых, вкладывал в шоколадки под фольгу специально сделанные для этого фото знаменитостей. Коллаж с Поцци в центре в окружении его друзей и врагов сделан с использованием коллекций Потена, фотографиями из которых щедро иллюстрирована книга.

Ещё в рядовой раз имеем возможность полюбоваться вековой "любовью" между французами и англичанами:

В основном бритты перебирались во Францию для того, чтобы избежать скандала (и продолжить свой скандальный образ жизни): там находили прибежище высокопоставленные банкроты, двоеженцы, шулеры и гомоэротоманы. К нам сюда присылали свергнутых лидеров и опасных бунтарей; мы отправляли туда нашу чванливую шушеру.

Так, кажется я по следам Барнса тоже окончательно отвлеклась от главного героя. Доктор Поцци был интересным человеком. Смерть его вполне нелепа: его застрелил французский клерк, которого, будучи загруженным делами в военном госпитале и валясь с ног после многочисленных операций, он зачем-то взялся лечить.

Убийство донжуана неким субъектом в отместку за неисцеление от импотенции – чем не поучительная история?

Это не единственный вопрос, который возникает при чтении. Но количество архивных, литературных, музейных ( я имею в виду картины) и исторических материалов, переработанных Барнсом для этой книги, поражает воображение. А сам автор мягко напоминает:

«Этого нам знать не дано». Такая фраза, если ею не злоупотреблять, – одна из самых сильных в арсенале биографа.