3 Лихтенштайн (1826): немецкий роман по лекалам Вальтера Скотта

Гауф В. Лихтенштайн. Романтическая сага из истории Вюртемберга / Пер. с нем. Э. Ивановой // Гауф В. Сказки, рассказанные на ночь : сказки, новелла, роман / Вильгельм Гауф ; пер. с нем. Э. Ивановой, М. Кореневой, С. Шлапоберской. — М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2022. — 704 с. — (Иностранная литература. Большие книги). — Тираж 3.000 экз.

Исторический роман, о котором у нас пойдёт речь, занимает немалую часть этого увесистого тома, почти половину (302 страницы). Были и более ранние русскоязычные издания, в том числе одно отдельное, но сам я их в руках не держал.

Вильгельм Гауф (1803—1828). Единственный не идеализированный портрет.

23-летний Вильгельм Гауф, вчерашний студент Тюбингенского университета и большой патриот Вюртемберга, явно подражал модным романам «шотландского чародея» (сам Вальтер Скотт, между прочим, в это время ещё продолжал творить: его 22-й роман, «Вудсток», появился в том же 1826 году, что и первый роман Гауфа). Заочный ученик мэтра был, как говорится, из молодых, да ранних. В предисловии он объявляет, что немецкая история не менее достойна внимания, чем шотландская: «потому и рискнули мы развернуть своё историческое полотно» (с. 407).

Издание с иллюстрациями Фрица Бергена. На форзаце — идеализированный портрет Гауфа.

Действие романа отнесено к 1519-1520 гг.: для герцогства Вюртемберг это был момент критический. Неуравновешенный герцог Ульрих, изрядно «наломавший дров» и в политике, и в личной жизни, был втянут в войну с могущественным Швабским союзом. Вскоре он был изгнан из герцогства, но в следующем году вернулся с наёмным войском. Овладев своей столицей, он продержался здесь недолго: был разбит в полевом сражении и снова бежал (прочно овладеть наследием предков он сможет лишь в 1534 г., но это уже далеко за рамками повествования).

Как видим, историческую основу романа при желании можно представить в каких-нибудь трёх-четырёх фразах; однако события были бурные, и автору есть где развернуться (точнее, есть где развернуться авторскому воображению, ибо фантазия у Гауфа доминирует над историей). Вымышленные герои, как и во всяком вальтер-скоттовском романе, взаимодействуют с историческими лицами, играют определённую роль в их судьбе. В центре повествования, конечно, любовная линия: юный рыцарь, идеал красоты и добродетели, влюблён в юную деву (тоже, естественно, идеал красоты и добродетели). Их разделяет политика; боюсь,что в реальной жизни это стало бы препятствием непреодолимым, но в романе герой легко переходит из лагеря в лагерь, ухитрившись не потерять при этом чести. Автор, надо отдать ему должное, решил проблему изящно: герой, приглашённый на совет военачальников Швабского союза, отказывается от предложенной ему двусмысленной роли лазутчика. Теперь моральная правота за ним: повод разорвать отношения с врагами герцога превосходный.

На военном совете (ил. Фрица Бергена)

Местом действия нескольких важных глав является замок Лихтенштайн, родовое гнездо отца героини. Не буду рассказывать, какая череда событий свела главного героя со злосчастным герцогом. В дальнейшем герой верно служит изгнаннику, возвращается вместе с ним в Вюртемберг и в период его недолгого торжества женится на своей возлюбленной. Затем герой совершает боевые подвиги и попадает в плен, спасая герцога. Но в конце всё будет хорошо.

Главный герой, ошибочно принятый за герцога, в плену (ил. Фрица Бергена)

Важную роль играет в романе человек из народа, который предан своему герцогу и помогает главному герою (у В. Скотта прямых аналогов, кажется, нет; вспоминается только шут Вамба, но его роль совсем иная). Сцены народной жизни у Гауфа редки и явно идеализированы.

Главный герой, выздоравливающий после ранения, в крестьянском доме. Из серии открыток Георга Мюльберга с иллюстрациями к роману.

Надо признать, что с пересадкой на германскую почву вальтер-скоттовского романа Гауф справился блестяще. Нет сомнений в том, что его соотечественники были в полном восторге. После скоропостижной смерти автора (1828) переиздания романа следовали одно за другим, многие иллюстрированы (кому интересно,посмотрите в Сети картинки по запросу Lichtenstein. Roman von Wilhelm Hauff). Апофеозом гауфомании стало строительство в 1840—1842 гг. замка Лихтенштайн, воплотившего тогдашние представления немцев о средневековой крепостной архитектуре. Какой ещё литератор удостоился столь монументального воплощения одной из его фантазий?

Итак, в немецкой национальной культурной традиции данный роман глубоко укоренён. А вот в России XXI века он является чужеродным элементом: явился слишком поздно, и сразу оказался в статусе литературного памятника. Легко понять, как это произошло. Ещё в пушкинские времена у нас завелись свои собственные, доморощенные последователи «шотландского чародея»: Загоскин, Булгарин, Лажечников. В дальнейшем всех ранних исторических романистов изрядно потеснил, став любимцем широкой публики, француз Александр Дюма — с его далеко не идеальными, но более жизненными героями, неподражаемый динамичностью и каскадами приключений. Потом ещё много чего было в историко-приключенческом жанре, хорошего и разного. На этом фоне роман Гауфа воспринимается современным русскоязычным читателем не как живое явление, а как анахронизм: все его недостатки, неизбежные для немецкоязычной книги 1826 года, резко бьют в глаза. Главная беда в том, что немецкая ветвь развития вальтер-скоттовского романа приобрела черты национального стиля «бидермайер» (~ 1815—1848), с его идеализацией действительности и чрезмерной слащавостью (порой до тошноты, если читать это 200 лет спустя, в 2020-х гг.). Кроме того, современники Гауфа явно были более терпимы к литературной условности, чем мы. Что можно думать, если главный герой на протяжении нескольких глав не догадывается о том, что давно уже ясно читателю? Что главный герой глуп, как пробка! Но немцы эпохи бидермайера могли здесь видеть другое: не глупость, а простосердечие. «Достойное души прекрасной» (как выразился бы Пушкин, знай он эту коллизию).

А вот забавный пример использования Гауфом допотопного литературного приёма, который даже в 1826 году должен был восприниматься как анахронизм: негодяй, в противоположность главным героям, безобразен и даже горбат. Здесь сразу вспоминается, конечно, гомеровский Терсит. Между прочим, имечко негодяя — Амбросиус Воланд. Тоже вызывает кое-какие литературные ассоциации,правда? А ведь некогда это просто немецкая фамилия была:)

К сожалению, Гауф не всегда внимателен и может забыть,о чём у него шла речь выше. Естественно, забывают об этом и его герои: «Герцог с удивлением посмотрел на молодого человека...» (с. 656). Читатель ещё больше удивлён, чем герцог: удивившие герцога слова молодого человека — лишь повторение того, что этот молодой человек говорил герцогу в предыдущей главе (с.649—650).

Некоторые недостатки романа на удивление точно копируют вальтер-скоттовские. Сравним «Лихтенштайн» и «Вудсток», изданные в одном году: там и там отец главной героини, девушки на выданье, почему-то стар, причём описание его физического состояния у Гауфа столь же противоречиво, как и у Скотта: в одних сценах он слаб и немощен, в других скачет верхом (у обоих авторов) или проделывает ещё более удивительные вещи: фехтует с молодыми (у Скотта), участвует в сражении (у Гауфа). Немецкий романист указал точный возраст данного персонажа: 65 лет (с. 688). Для 23-летнего писателя он,конечно, «старец»; вот только почему у него столь юная дочь? Для эпохи, к которой отнесено действие романа, такое совсем не характерно. Так, например, выведенный в романе герцог Ульрих фон Вюртемберг женился в возрасте 24-х лет и стал отцом в 26 лет (родилась дочь). Следовательно, герцогу было 42 года, когда его дочь стала девушкой на выданье (условно принимая 16-летие за брачный возраст, хотя замуж могли выдать и в 15 лет, а в единичных случаях даже раньше).

Знание материальной культуры описываемой эпохи у Гауфа посредственное. Даже здесь он идёт по стопам своего литературного предшественника: известно, что «шотландский чародей» всегда с лёгкостью восполнял дефицит знаний вымыслом (подробнее см. в моей рецензии на «Квентина Дорварда»). Ошибки Гауфа более дикие, хотя пишет он о прошлом своего отечества. Вот обычное времяпровождение дочери владельца замка: «... усаживалась с прялкой и тянула золотую нить» (с. 564). Ну сказка же! Сразу вспоминается, что Гауф — не кто-нибудь, а великий сказочник:)

А вот весьма банальная нелепость: турнир на свадьбе главного героя устраивается в закрытом помещении.

Герцог встал из-за стола. Это послужило знаком народу — удалиться с галерей, которые надо было застлать коврами и приготовить для дам. Столы внизу срочно убрали, а на их место принесли копья, мечи, щиты, шлемы — все принадлежности рыцарского турнира. В одну минуту огромный обеденный зал превратился в рыцарский манеж. <...> В этот вечер в Рыцарский зал ввели ещё и лошадей. (с. 661; следует краткий рассказ о «нескольких часах рыцарских состязаний», с. 662)

Описываемое физически невозможно. В реальной жизнитурниры устраивали, конечно, под открытым небом.

Hans Burgkmair (1473—1531). Турнир.

А вот, в виде исключения, исторически достоверная сцена (феминисткам не понравится). Невеста за свадебным столом не может наглядеться на суженого:

... он как бы оделил её качественно новым чувством собственного достоинства. «Он — глава, — улыбнулась она сама себе, — мой господин, мой любимый, мой хозяин»(с. 654).

Детство и отрочество Гауфа совпадают с наполеоновскими войнами, для его поколения характерен обострённый интерес к военному делу и военной истории. Но в романе этого не видно: напротив, именно с этой тематикой связаны самые грубые ошибки. В финальной части романа есть большая батальная сцена (часть 3, гл. 9). Главный герой там во главе отряда рыцарской конницы захватывает неприятельскую батарею. Но увезти пушки нет возможности, и он приказывает «забить их жерла землёй и камнями» (с. 677). Ach du lieber Gott!

Есть ошибки и в описании ландскнехтов. В частности, Гауф считает, что их знаменитые длинные мечи были «знаком чина» (с. 616). В соответствии с этим представлением он сочиняет сценку (по сути, нелепую): у предводителей ландскнехтов, сидящих на земле за картами, «прикреплены к поясу мечи необыкновенной длины и ширины» (с. 602). Но двуручный меч ландскнехта только на плече можно было носить!

Hans Burgkmair (1473—1531). Ландскнехт.

А вот здесь чьи шалости, Гауфа или переводчицы, я не знаю:

Вооружение их (ландскнехтов.– А.Г.) состояло из длинного кинжала (! – А.Г.) и алебарды. Часть воинов была вооружена бомбардами (!! – А.Г.), из которых палили с помощью зажжённых фитилей. (с. 612)

Кстати, о переводе: некоторые простенькие ошибки очевидны даже без обращения к оригиналу. Есть, например, эпизодический персонаж «фон Стадион» (с. 589). Уже смешно, правда? На самом деле у немцев такое имечко невозможно: von Stadion читается как «фон Шта́дион». Потом ещё где-то упоминается «Шварцвальдский лес», что представляет собой грубую тавтологию: «Чернолесный лес» (Schwarzwald=Чёрный лес).

Рекомендовать этот старинный исторический роман могу только читателям, серьёзно интересующимся:
1) личностью Гауфа;
2) историей литературы;
3) немецкой культурой XIX века.

Для всех прочих чтение будет пустой тратой времени.