5 Историческая реконструкция литературоведческими методами

Что хотел сказать нам Лотман?

Лотман написал роман-реконструкцию. Хотя, по-моему, «роман» тут кажется неуместным: в тексте Сотворения Карамзина нет диалогов, описаний, сюжета, интриги.

Если бы не «художественный» стиль автора, то первая глава книги («Роман-реконструкция») представляла бы собой классическое введение любой научной работы, где исследователь определяется с предметом исследования, объясняет важность выбранной темы и ее возможное влияние на будущее науки, определяет рамки исследования, источники, подробно останавливается на методологии. Методы, которые Лотман будет использовать – аналитические и симбиотические, что в конечном счете и есть реконструкция. Для пояснения своих методов автор прибегает к аналогии с древним строителем храма и археологом, который воссоздает этот храм по оставшимся руинам. Берем факты как куски и обломки разрушенного здания, анализируем каждый в отдельности, а потом сообразно законам логики и их внутренней взаимосвязи соединяем их вместе. Недостающее – воссоздаем по «чертежам», сообразно нашим знаниям о логике и идеях древнего архитектора, а также опираясь на наши знания об архитектуре вообще и, в частности, на знания о строительстве храмов той эпохи и той конкретной местности. Ключевое слово здесь – факт. Любая гипотеза должна на чем-то основываться, для каждого предположения должно быть несколько предпосылок, и они не должны противоречить друг другу. Любая гипотеза должна встраиваться в ряд, т.е. не противоречить уже установленным фактам и иметь определенную предсказательную силу для последующих фактов в цепочке. Это как в тесте на логику «продолжи ряд» или «чего здесь не хватает?».

Лотман берет за основу идею:

«Жизнь Карамзина — непрерывное самовоспитание. Духовное «делание» и историческое творчество, сотворение своего «я» и сотворение человека своей эпохи сливаются здесь воедино.

Карамзин всю жизнь «творил себя».

Этому и будет посвящен наш рассказ. Внешние же обстоятельства его биографии потребуются нам лишь как описание мастерской, в стенах которой это творчество совершалось».

Своей целью Лотман ставит реконструкцию этого карамзинского плана «сотворения самого себя» во всех его деталях и особенностях. По ходу дела Лотман еще и выдает на гора мощный обзор целой исторической эпохи, в которую умудрились упихнуться Великая французская Революция, Наполеон Карлович, Отечественная война 1812г. и восстание декабристов 1825г.

В результате получился мощнейший текст, по информативности равный пяти монографиям, по увлекательности не уступающий классическому британскому детективу, написанный прекрасным русским языком. Великолепное интеллектуальное чтение, дамы и господа! В чем же суперсила автора... или его героя?

В чем сила, брат?

В правде

Докопаться до правды в случае такого отшельника и мистификатора как Карамзин – задача нетривиальная.

Во-первых, Карамзин – неожиданно – был крайне закрытым человеком. Хотя его можно назвать одним из самых знаменитых тревел-блогеров на Руси (его «Письма русского путешественника» пользовались бешеным успехом в России и заграницей), он не светился в соцсетях, интервью не давал и вообще ни перед кем не отчитывался. И так же, как и современные блогеры, которые вроде бы пишут про себя, любимых, Карамзин далеко не так прост. В карамзинских текстах в плотный клубок сплелись самоцензура(политика detected!) и литературщина(«основано на реальных событиях», но процент реальности определите сами). И как отделить действительные события от выдумки, о чем Карамзин рассказал, о чем умолчал и что все это значит? «Сотворение Карамзина» читается как заправский детектив (напр., глава «Два путешественника»), где усатый следователь Лотман шаг за шагом распутывает оный клубок, устанавливая факты: где был подозреваемый, что делал, с кем водился и зачем об этом врал фантазировал.

Во-вторых, Карамзин успешно импортировал в Россию сентиментализм, литературный стиль, которому свойственно сосредотачиваться на чувствах и эмоциях и повествовать от первого лица (чтобы как можно больше вовлечь читателя и заставить его поверить в происходящее). Сентименталистам необходимо было без конца сопереживать и сочувствовать всем подряд и вообще выворачивать свою/чужую душу наизнанку. В этом стиле Карамзин писал, этот стиль (до некоторых пор) культивировал и, как следствие, реального человека – писателя Карамзина – путали с его альтер-эго, сентиментальным «русским путешественником». А его «Путешествие» и последующие тексты воспринимались читателями как автобиографические. Сам Карамзин это заблуждение поддерживал, чем мистифицировал не только современников, но и потомков.

Лотман пристально и внимательно разбирает тексты Карамзина по кусочкам и соотносит их с реальной биографией автора плюс восстанавливает духовную и идеологическую эволюцию Карамзина. Попутно проводится ревизия всех литературных приемов, с помощью которых Карамзин-писатель искусно трансфигурировал реальную реальность в художественную.

В идеях.

Карамзин – неожиданно – не только памятник самому себе и статья в википедии, но и реально живший человек. Причем живший в интересные времена – войны, революции, чехарда на тронах. Как часть тонкого слоя сливок российского общества, как образованный, эрудированный, умный и опытный человек, Карамзин знал, в чем его долг перед обществом: через искусство (читай: литературу) вести людей к доброму, светлому, вечному. И он был тем, кто реально мог облучить мозги ВСЕЙ читающей публики Государства Российского лучами добра и света. Цель – благородная, ответственность – огромная.

Вот перипетии на пути к этой цели и становятся объектом исследования Лотмана, а реконструирование логической цепочки изменений в мировоззрении Карамзина – результатом исследования.

Дополнительный бонус – панорама философских течений и баталий XVIII-XIX вв., в которые оказался втянут и Карамзин : Вольтер vs Руссо (прогресс против опрощения), Кант vs Лафатер, т.е. реализм против идеализма (глава «В Германии у Канта»). Эта панорама вписана в текст настолько органично, что можно прочитать «Сотворение Карамзина» и пойти сдать экзамен по «Введению в философию». Бонус к бонусу – интереснейший экскурс в историю русских масонов и кружка Новикова, чьим последователем считается Карамзина. Главу «Перед отъездом» отчаянно рекомендую старшеклассникам и студентам, которые хотят хоть что-то понять в том, что происходило в головах людей предпушкинской и пушкинской эпохи, ибо в учебниках по литературе об этом написано меньше, чем ничего. Отдельный интерес – справка о мартинизме, как об идейном течении, влившемся в философию русских масонов (глава «Начало пути»).

Лотман просто непревзойденный мастер связно и увлекательно рассказывать о всяких «-измах», показывая их непосредственное влияние на жизнь людей, потому что то, что мы делаем – прямое следствие того, о чем мы думаем. Как господин Журден («Мещанин во дворянстве», Мольер) не знал, что всю жизнь говорит прозой, так и большинство из нас не знает, в рамках какой философии мы думаем и какая именно идеология заставляет нас делать выбор по жизни. Безотносительно того, что Лотман говорит о людях XVIII-XIX вв., а не XXIв., на примере Карамзина и его окружения можно увидеть, как высоко-далекие (как будто) философские теории преломляется в мозгу отдельно взятого человека, смешиваются между собой (не без участия самого владельца мозга, конечно), развиваются и порождают определенную модель поведения, которая и определяет жизненный путь человека.

В слове

Коренное отличие европейской, западной культуры от русской, восточной, говорит Лотман, в отношении к Слову. В Европе литературу как искусство слова относят к ремеслам. Отношение к ней чисто утилитарное, ее используют, чтобы развлекать, будоражить, вербовать и агитировать, т.е. в конечном счете – для получения той или иной выгоды. Шекспир писал не для Вечности, а чтобы заработать денег на постановках своих пьес в своем же театре. Судебная риторика и журналистские враки ради сенсации – явления того же порядка, к которым средний европеец не писает особого уважения, и европейская публика не ждет, что писатель в жизни будет следовать тем же принципам, которые проповедует в своих книгах.

В России со времен Средневековья Слово было наделено наивысшим божественным авторитетом, с ним играть и использовать его в корыстных целях – упасигосподи! Однако, после отделения Церкви от государства авторитет письменного слова существенно потускнел, словами стали писать не только священные тексты, но все те же судебные речи и журналистские статьи. Но! Что уже прописалось в культурном ДНК не так-то просто оттуда изъять. Доверие к текстам, особенно исходящих от лица авторитетного, у нас осталось, и доверие это не в последнюю очередь основывается на убеждении, что Cлово автора не расходится с Делом.

К чему это все? К тому, что Карамзин, не желая служить Отчеству по официальной, так сказать, части, дабы оставаться независимым от линии партии и дураков в мундирах, выбрал другой источник власти над умами – Слово. И в условиях российской действительности (доверие к Слову, малое количество читающей публики, т.е. ее реально охватить ВСЮ) этот выбор оказался не только самым естественным, но и более чем оправдал себя. А чтобы завоевать доверие российского читателя, нужно быть цельной личностью, про которую люди знают, что она обладает теми же душевными качествами, что и его лирические герои, т.е. автор ведет себя в жизни так же, как в своих книгах (читатель считал их автобиографическими!). И для этого надо работать над собой. Чем Карамзин и занимался всю жизнь.

Сначала Карамзин сделался писателем, непосредственным создателем многабукаф. Царь и бог и ясное солнышко в собственном тексте он – вопреки устоявшимся к тому времени литературным канонам – смело оперировал новейшими литературными инструментами, выбирал самые действенные, запретные, кстати, бьющие точно в цель образы и сюжеты. Да, Карамзин не стеснялся в выборе горячих тем от самоубийства до инцеста. При этом автор скрывался за маской самых близких и интуитивно понятных русскому читателю лирических «я» (например, пресловутого «русского путешественника»), довершая иллюзию «основано на реальных событиях». Ибо только когда читатель может отождествить себя с героем произведения, он может воспринять заложенный в нем смысл.

Карамзин-писатель работал на всех уровнях, в том числе и на самом базовом – языковом. Реформа языка, приспособление его к современным задачам и реальной жизни стала для него величайшим вызовом. Ориентиром стала... женская речь как оказалось, никто не может лучше образованной светской женщины просто говорить о сложном и выражать свои мысли и чувства так, что это будет адекватно воспринято окружающими. Как некогда французы, выйдя из мракобесия на свет перевели науку не язык салона и тем самым популяризировали ее, сделали доступной для масс, так и Карамзин стремился сделать русский язык понятным обычным русским читателям. И точно так же, упрощая язык, он ни в коем случае не упрощал идей, которые хотел донести до широких масс.

Когда быть писателем стало невозможно из-за жестких цензурных ограничений, Карамзин стал издателем и переводчиком. Стоит ли говорить, что в этой роли у него образовался выход на еще бОльшую аудиторию, чем у Карамзина-писателя? Ведь выбор того, что переводить и что издавать – сознательный выбор, формирующий круг чтения (и образ мыслей!!) читателей даже в большей степени, чем чтение произведений одного автора (который, кстати, может и надоесть). Особым инструментом Карамзина стали свои и переводные рецензии на книги, театральные постановки и пр. Целая сеть продуманных намеков и как бы невзначай оброненных суждений в тексте рецензии позволяла Карамзину высказать свое мнение, не высказывая его И поместить русского читателя в контекст мировых событий – политических и культурных, с головой окунуть в водоворот окружающей действительности.

Кульминацией издательской деятельности стал «Вестник Европы» — политический журнал, издаваемый частным лицом, осмелившимся публично излагать свои собственные оригинальные политические взгляды. Это было... самоубийственно смело, но Карамзину в то время было уже 36 и ему было все равно :)

Последний же шаг на пути становления властителя дум – написание истории, ибо «тот, кто управляет прошлым, управляет будущим» (Дж.Оруэлл). И нам до безобразия повезло, что им стал порядочный, честный человек с твердыми принципами, верящий в добро, бескорыстный и независимый во суждениях, и – с подлинно научным складом ума. До Карамзина никому не удавалось свести воедино все разрозненные источники по истории России в единый текст, который читался бы без вывихивания извилин и скрежета зубовного, текст, который читали бы все – от провинциальной барышни до министра. «История Государства Российского» — венец жизни и творчества Карамзина, первый подлинно научный (для своего времени) труд по истории, не лишенный субъективизма и последовательно проводящий политические, философские и пр. идеи Карамзина-автора, но... это была отправная точка для отечественной историографии.

В свободе

Карамзин как истинный ученый и – опять же – истинное дитя эпохи Просвещения очень высоко ценил независимость в суждениях в частности, и свободу вообще. Путешествуя по Европе, Карамзин посещал не только и не столько различные достопримечательности, сколько достопримечательных людей, великих ученых, мыслителей и философов своего времени. Их труды он уже основательно проштудировал, но ехал не просто поручкаться с тем же Кантом, но лично убедиться, правильно ли он его понял и можно ли ему верить. Во время философских войн конца XVIII в. целью Карамзина было выслушать всех, не становясь ничьим приверженцем в особенности. И самое удивительно, это ему удается – благодаря тому, что он между враждующими идеологиями отмечает не отличия, а ищет точки соприкосновения. Например, он подводит и Канта и Лафатера (разум vs мистика) под общий знаменатель: в обоих он отмечает веру в изначально присущую людям доброту.

Не секрет, что на родине у Карамзина со свободой слова и мысли в те времена было как-то туговато – ни политическая ситуация в России, ни когдатошнее участие в кружке масонов им, свободам, не способствовали. Как гражданин, Карамзин выразил свою политическую позицию, уйдя из политики, т.е. выйдя в отставку, отказался от госслужбы. Что для дворянина эпохи Екатерины II было равнозначно открытому вызову властям и обществу. Карамзин считал, что это его свободный выбор, что возможность говорить то, что он на самом деле думает, гораздо важнее, чем шагать в ногу. Карамзин-писатель должен оставаться независимым, что в переводе с карамзинского значит – частным лицом и честным человеком. Возможность «мыслить собственным умом» (по завету дедушки Канта) для Карамзина составляла непременное условие существования.

Умение и привычку независимо мыслить он развивал в себе и приучал к этому так же и своих читателей. Как автор-прозаик он раз за разом подкидывал в читательскую топку неудобные вопросы, сталкивал лбами разные мировоззрения, ставил читателя в наивозможнейше неудобное положение, заставляя делать трудный моральный выбор. В то время, когда поэзия давно перестала быть лиричной, т.е. непосредственно выражающей чувства, и стала набором сюжетных и языковых клише, Карамзин-поэт сознательно скандализировал публику, описывая самое интимное и потаенное, живое, трепещущее и теплое. Сегодняшнему читателю любовная поэзия Карамзина покажется разве что.. милой Но современниками все признаки реальной жизни, бытовые откровения и неудобные мысли казались чуть ли не порнографией.

В революции

Тема Великой французской революции в Сотворении Карамзина проходит жирным красным пунктиром – еще бы, такое событие застать лично и наяву! Карамзин оказался активным свидетелем событий – в Лионе и Париже посещал выступления и заседания революционеров в Национальном собрании и в Якобинском клубе, воочию наблюдал, что творится с людьми и городом. Лотман дает подробный и любопытнейший обзор событий – политических, социальных, идеологических, культурных. Чего только стоят очерки о парижских газетах, кафе, салонах и театре, которые в то время стали центрами политической манифестации. Я лично вообще отказываюсь понимать, как при объеме книги в 320 стр. автор еще и Французскую Революцию сумел здесь на пальцах объяснить и показать.

Как Революция отразилась на самом Карамзине? Лотман собирает информацию по крупицам, просеивая в мелком ситечке карамзинские тексты, письма и свидетельства знавших его людей. Карамзин держал свою голову в холоде. Он был пацифистом и ученым. Внимательно следил и изучал пламенные речи Мирабо, попутно отмечая его пассажи о неизбежности революции в языке (новая эпоха – новый язык), через мелкоскоп изучал личность и деятельность «Неподкупного» Робеспьера. В итоге Карамзин оказался восхищен и разочарован одновременно. Восхищен идеями и разочарован их воплощением: хорошие и справедливые задумки делаются руками корыстных, не в меру амбициозных людей-политиков, под стрекот красивых фраз преследующих собственные выгоды. Всю жизнь разрывавшийся между полюсами скепсиса и утопизма Карамзин находился, как можно предполагать, в глубочайшей фрустрации по поводу творящегося вокруг бардака. С одной стороны, он представлял себе Республику с большой буквы и совсем иной («платонова республика мудрецов»), чем то, во что превратилась Франция (и где те мудрецы?!). И, с другой стороны, сегодняшняя Франция никак не отвечала и другому карамзинскому идеалу – идеалу Просвещенного монарха (просвещением от монарших особ и не пахло).

В человечности

Эпоха Просвещения учила смотреть на все с рациональной точки зрения – прогресс, капитализм, счастье, зашибись: будь разумным эгоистом, что хорошо для тебя – хорошо для всех. Вошедший в моду во время Французской Революции стоицизм (стойкость, благородная бедность и готовность умереть за свои убеждения) требовал от людей запредельного уровня супергероизма. Между этих полюсов терялся человек обыкновенный. И Карамзин очень хотел вернуть его людям – обычного, среднестатистического, со всеми слабостями и вынужденного каждый божий день бороться с самим собой. Ему свойственно человеческое, т.е. чувства, эмоции, душевные метания и противоречия, нелогичность и любовь к заблуждениям («обманываться рад»), игривость и склонность к лицедейству. «Воспитать» из читателя «нового русского культурного человека», искреннего, честного, умеющего отрефлексировать и выразить свои чувства – вот задача для выдающегося литератора, которую Карамзин с успехом выполнил. Его герои и он сам, как образец такого «нового русского», стали частью русского культурного кода.

Кроме прочего Карамзин открыл человека обыкновенного и в женщине, с ним вошло в употребление понятие «сентиментальной дружбы» между мужчиной и женщиной. Романтики видели в деве объект страсти, сентименталисты – сердечного друга, с которым необязательно состоять в любовной связи, чтобы с ним говорить по душам. Оказалось, что у женщины есть не только чувства, но и ум, и собственные суждения, у нее есть вкус и вообще она куда более тонкое нравственное существо, чем мужчины. Оказалось, что у женщины есть третий путь, кроме как выйти замуж или стать чьей-то любовницей – это было свежо и ново, это был настоящий прогресс! Стараниями Карамзина женская эмансипация наконец-то дошла до России и представление о том, что женщину, вообще-то, нужно уважать как человека, вошло в сознание поколения благодаря его личному примеру и примеру карамзинских героев.

В прогрессе

Карамзин упорно карабкался к вершинам власти – над умами людей. Возникает вопрос – зачем? В общем-то это не секрет, сам Карамзин определял свое кредо веру как в прогресс доброты. Рецепт исправления человеческой природы по Карамзину: терпимость, толерантность, отсутствие фанатизма и скепсис, ибо только сомнение в собственной правоте и сведение воедино разных точек зрения может породить истинную терпимость к противоположным убеждениям. Культурный человек – добрый человек.

Методом он избрал Слово, но не проповедь и не чтение моралей, а художественные тексты — для начала, и публицистические — для продвинутых пользователей букв. Карамзин проявил себя гениальным педагогом, взяв на вооружение поиск внутренней мотивации для своих учеников-читателей. Обучение в игре – ведь как дети, так и взрослые учатся быстрее и охотнее, если форма обучения развлекательная и материал подан ненавязчиво. Мерилом удобоваримости своих текстов он считал степень «приятности дамам», «дамский вкус», и вовсе не случайно он выбрал именно женскую аудиторию своей целью – женщины более отзывчивы и восприимчивы плюс именно они передадут усвоенное знание своим детям, так сказать, с материнским молоком. Воспитай воспитателя — к-к-комбо!

К слову, за двадцать лет литературной деятельности Карамзин совершил чудо (хорошо быть первопроходцем!) – из его читателей выросло целое поколение культурных людей, воспитанное на его идеях. Читатель стал культурно значимой группой. Тут недалеко уже до – о, ужас! – общественного мнения (не путать с мнением «света»).

Итоги

«Сотворение писателя» — не биография и не исследование произведений Карамзина. Это скрупулезный анализ жизненного пути, интеллектуальной и духовной эволюции отдельного взятого человека на фоне современных ему исторических перипетий. Перед нами дела и заботы некоего гражданина, изученные и описанные великим ученым со всей научной тщательностью и сведенные в лаконичный, точный, безыскусный текст, который читается на одном дыхании.

Хотите истории и культурологии? Хотите культурной истории и просто хорошей литературы? Хотите метаний, мечтаний, разочарований и борьбы и «тут я как будто из последних сил хватаю автомат»? Хотите, чтоб главный герой в конце проиграл и погиб так, что выиграл и жил потом вечно, загадочно улыбаясь с высоты собственного пьедестала? Тогда вам сюда :))

На одну полку с:

Аракчеев,Владимир Томсинов

В.И. Ленин: полная биография,Владлен Логинов

Грань веков. Обреченный монарх Павел I,Натан Эйдельман

Источник