2 Немного эмоций по ходу чтения

[Если у тебя нет вменяемого сюжета, тебя всегда выручит углублённое самокопание героев, которые будут высасывать заморочки из пальцев, рождать темы из воздуха, и вообще не будут всячески мешать твоему увлечённому монологу]

В отношении Кундеры очевидный факт состоит в том, что он раз за разом эксплуатирует один и тот же набор тем. Это просто эмпирический факт (субъективный аспект которого заключается в том, что мне эти темы и приёмы, вкупе с манерой письма Кундеры, не нравятся совершенно, но, увы, я уже купил книгу, так что чувствую необходимость постепенно её дочитать). Проследить у него творческую эволюцию я не могу. Зато могу найти "маркеры", то есть настолько характерный для писателя момент (английский прозрачный крем для рук Лужина-старшего или бомбардировка Дрездена, например), что определить автора становится делом пустячным. Поймаем какого-нибудь книгочея, который читал у Кундеры только одну книгу (без разницы, первую или последнюю), и скажем ему: «Вот некий автор, рассуждая об эротике и двусмысленности, рассказывает (с ремаркой «кто из нас не помнит такой игры?»), как мальчик стягивает с девочки трусы во время игры в доктора, а потом рассказывает про безымянную чешку, которая училась во Франции, а вернувшись в Чехословакию нашла там русские танки и угнетённых чехов; безымянная чешка начинает вести некий тренинг для чешек, во время которого они раздеваются донага, смотрят друг на друга, а потом наставляют друг на друга зеркальце, чтобы они смогли «видеть то, что до сих пор сами на себе не видели»; и для одной невинной девушки в этих сеансах, пока за окнами ходит патруль, больше возбуждающего, чем в оргии». Этот отрывок настолько симтоматичен, что имя автора угадывается на раз-два, достаточно быть поверхностно знакомым с любым другим его произведением. И таких отрывков-маркеров, характерных своей идиотичностью и девиантностью, откровенным душком можно цитировать много.

Лора испытывает приятное ощущение, что ягодицами касается бедер мужчины, о котором втайне мечтала; это ощущение тем более возбуждает ее, что она уселась к нему на колени не как любовница, а как свояченица, с полного соизволения жены. Лора — наркоманка двусмысленности.
Аньес не находит в ситуации ничего возбуждающего, но не может отделаться от комичной фразы, которая вертится у нее в голове: «У Поля на каждом колене сидит по одному женскому анусу! У Поля на каждом колене сидит по одному женскому анусу!» Аньес — проницательный наблюдатель двусмысленности.

Она носила перед собой этот щит вплоть до своих пятидесяти лет, чтобы затем сменить его на щит матери и уже самой сажать молодых мужчин к себе на колени. И опять же эта ситуация была упоительно двусмысленна: заказано подозревать мать в сексуальных помыслах по отношению к сыну, и как раз поэтому поза молодого мужчины, сидящего (пусть только метафорически) на коленях зрелой женщины, полна эротических значений, которые тем более впечатляющи, чем они более туманны.

Кундера никогда не меняется и кто читал одну его книгу - тот читал их все.

Меня пытались укорять, будто я ругаю Кундеру за критику русских. В том числе. Это один из фактор моего восприятия книги. Кундера настолько достаёт своими угнетёнными чехами, топорной пропагандой про «страдающих плотью» советских солдат и прочим, что ты начинаешь интересоваться вопросом. И вот почитать о тёрках стран Варшавского договора, о процессах внутри компартии Чехословакии, то есть о различных политических силах, о взглядах представителей этих сил на реформы и методы их реализации, на их взаимодействие с обществом, вообще, о всей этой геополитике, попытках урегулировать вопрос - гораздо интереснее, чем читать очередной наезд Кундеры в стиле «Эй, Кундера, скажи что-нибудь глупое».

И вот вульгарная телесность, псевдофилософия, рессентимент по отношению к русским кочуют из одной книги в другую. Есть авторы, которые переживают разные периоды, пробуют разные идеи и мировоззрения, что находит отражение в их творчестве, возрастают над собой, совершенствуются и мы может с интересом следить за стилистической, эстетической, интеллектуальной, духовной эволюцией, условно, раннего Гессе к Гессе позднему. Были авторы, как Юкио Мисима, которые свою главную Тему разработали с разных сторон, в соответствии с актуальным мировоззрением. В отношении Кундеры сказать такого нельзя. Можно поменять местами его раннюю книгу «Шутка» с последней «Торжество незначительности» (которую он написал уже на 9-ом десятке) - и поменяется только место действия: Чехия и Франция, - но изменений сущностных и коренных мы не заметим. На мой скромный взгляд, это такой беззастенчивый интеллектуальный ширпотреб для масс, возжелавших приобщиться к высокому. Только высокое это с душком волос Томаша (если вы понимаете о чём я) - героя "Невыносимой лёгкости бытия".