5

...сейчас мне кажется, что формула "умереть ради чего-то" не изменяет самого факт смерти, не делает его лучше, более значительным или менее глупым.

...что такое высшие жизненные ценности? И кто скажет нам, для кого эти жизненные ценности выше, а для кого ниже? Словари, к сожалению, этого не объясняют, даже самые толковые. Доказано, что есть люди, для которых две с половиной марки представляют собой куда большую жизненную ценность, нежели любая человеческая жизнь, исключая только их собственную. Есть и такие люди, которые из-за куска кровяной колбасы, из-за того, получат они его или нет, готовы безжалостно поставить на карту жизненные ценности своих жён и детей, например, приятную семейную жизнь или возможность наконец-то лицезреть довольное лицо вечно недовольного главы семейства. А как обстоит дело с той жизненной ценностью, которую нам без конца расхваливают под именем счастья? Чёрт бы его подрал! Один человек считает, что он уже почти счастлив, заполучив три-четыре окурка, из которых можно смастерить новую самокрутку, или раскопав в помойке недопитую бутылку вермута. Другому человеку, чтобы стать счастливым, согласно скоростному западному образцу - то есть пробыть минут десять с любимой женщиной, вернее, поспешно переспать с женщиной, особо желанной в данный момент, - необходим личный реактивный самолёт и возможность обернуться незаметно для другой женщины, которая по всем божеским и человеческим законам должна составлять его супружеское счастье; на этом реактивном самолёте он должен попасть в промежутке между завтраком и послеобеденным кофе в Рим, в Стокгольм или даже в Акапулько (в этом случае он, правда, задержится до следующего завтрака) и соединиться с желанным объектом; сочетания могут быть самые разные: мужчина с мужчиной, женщина с женщиной и - наипростейший вариант - мужчина с женщиной.

Замечательный роман, в котором короля играет свита. Мне всё понравилось (Бёлля я в принципе очень люблю, его мировосприятие мне близко, понятно, а странные герои неожиданно симпатичны), рассказчик-собиратель статистических данных, упорно отстранявшийся всю книгу, но захваченный водоворотом событий, проявивший свои самые лучшие качества. Главная героиня, Лени Пфайфер, начисто лишённая предрассудков женщина, которая принимает мир таким, каков он есть и одновременно осознаёт, что есть вещи, недоступные пониманию, лежащие исключительно в области веры, религии. Как колбочки и палочки в сетчатке глаза Богоматери. И целая вереница людей, та самая группа на портрете дамы, что создаёт портрет: воры, мошенники, филологи, нацисты, монашки, садовники, сепаратисты, русские, португальцы, турки, калеки, святые, мученики, жлобы, эгоисты, капиталисты и нищие - каждому есть что сказать о предмете исследования рассказчика.

...у него только одно намерение, одно-единственное: представить в истинном свете столь молчаливую, скрытную, гордую и погрязшую в заблуждениях натуру, как Лени Груйтен-Прейфер, личность воистину сложную по структуре и достойную воплощения в скульптуре!

Бёлль был убеждённым антифашистом, резким и непримиримым в своих высказываниях, роман о Лени Пфайфер он пишет в 1971 году. К тому времени в ФРГ был полностью сформирован общественное мнение о нацизме и фашизме как таковых, а равно на итоги Второй мировой войны и взгляд на "невиновного немецкого солдата на Восточном фронте, пострадавшего ради защиты женщин и детей от азиатского варварства", т. е., Советский Союз по-прежнему представлялся агрессором, заманившим "невиновного немецкого солдата" под Сталинград с тем, чтобы там его уничтожить, а затем распространить страшную "большевистскую угрозу" и "азиатское варварство" по всему миру. Роман Бёлля, как и роман  Эрих Мария Ремарк - Время жить и время умирать   , редкое явление в немецкой литературе, рассказывающее не только о страданиях немцев, но и о том, что русские - не агрессор, а как раз пострадавшая сторона, о том, что пришла пора признать совершённое, что нужно не просто закончить войну, а примириться с её реальными итогами. Со своим прошлым в том числе.

Куда деваться нацистам? Куда девать военнопленных? Куда – немецких солдат? Куда – рабов? Конечно, существовали испытанные способы – повесить и т. д. Но и с этим было не так просто, как кажется. Дело в том, что сами вешатели придерживались разных точек зрения; некоторые из них охотно переменили бы амплуа и превратились бы даже в спасателей. Многие принципиальные вешатели стали прямо-таки принципиальными противниками виселиц. Как же должны были вести себя их потенциальные жертвы? Назовем их для ясности «недоповешенными». Да, все было непросто! Задним числом кажется, что конец войны с неба свалился, пробил час – и все! В жизни было иначе. Разве человек мог знать в ту пору, в чьи лапы он попал – в лапы раскаявшегося или нераскаявшегося расстреливателя? А вдруг он и вовсе оказался в руках вновь возникшей категории расстреливателей, которые считали, что «вот-теперь-то-и-надо-убивать-по-настоящему»; причем часть из этих людей до той поры принадлежала скорее к категории антирасстреливателей. Появились даже целые эсэсовские учреждения, которые боролись против своей репутации «расстреливателей». До нас дошла переписка между СС и победоносным немецким вермахтом, из которой следует, что они спихивали друг другу мертвецов, словно это был картофель с гнильцой. Уважаемые личности и инстанции обвиняли своих адресатов в «устранении» и «ликвидации» целых людских контингентов, ибо сами они – так же, впрочем, как и их адресаты, – хотели вовремя умыть руки и относительно чистенькими прибиться к тому берегу, который ошибочно именуют миром, а в действительности это всего лишь конец войны.