3

Подруга моя пошла учить очередной иностранный язык. Она уже парочку знает, причём знает хорошо, в общем, у неё явные способности. И никак она не может понять, почему большинству учеников в её группе чужой язык даётся мучительно трудно. Особенно удивляет её один дяденька – у него хороший словарный запас и в теории он всё понимает, но говорить не может, и всё тут. Не чувствует языка.
Я всё вспоминала этого дяденьку, когда читала книгу Вильке. Человек так старается, так подбирает слова, так придумывает, а выходит неловко, нескладно, натужно. Я заскучала уже на третьей странице. А ведь я обожаю кукольный театр. Но продираться через нагромождение слов и образов, через «сейчас тётя сделает вам красиво» было мучительно.

Полы алого сюртука распускаются цветком — а он вдруг останавливается и хохочет — и смех этот густой, он идет из самой сердцевины.

Пошловато, нет? И «клубнично-красные листья» пошловато. И много что ещё. Конечно, научиться писать можно. Пример тому Моэм, который уж никак не был стилистом и, по собственному признанию, писал довольно коряво. Но Моэм был мастером рассказывать истории, виртуозом сюжета. Тут сюжета нет, он топчется на месте, бродит кругами, виснет.
Что ещё? Меня совершенно не радуют картонные герои, живущие в чёрно-белом мире: дед-садист, начальник-прихлебатель, соученики-отморозки, и противостоящие им идеальные «театральные» во главе с голубым во всех смыслом героем Сэмом. И все рассуждения про шута, который сильнее короля, кажутся мне надуманными и пафосными. Вильке пишет:

от того, что некуда деваться, школьный день тянется бесконечно, он превращается в вязкую резину, которая залепляет-обматывает все, не давая вздохнуть.

У меня было чувство, что я не книгу читаю, а резину жую. Даже не жвачку, а именно резину.