5 Опасная сила слов

Наконец-то это случилось: мне повезло с книгой. Она необыкновенная, из разряда читательской роскоши, откровений, катарсисов, потока сознания, поделенного на двоих ‒ читателя и автора. Сходный семантический восторг у меня вызвала, пожалуй, только давно прочитанная «Обладать» А. Байетт. Если бы я умела писать, я бы тоже хотела написать такое и так.

В моменте, когда я открываю новую книгу и принимаю решение, буду я ее читать или нет, для меня всегда есть особая магия, волшебство. Каждый раз я думаю: вот сейчас открою первую страницу и… И что там должно быть, чтобы я сразу оказалась внутри описываемых событий? Какую герму должен поставить там автор, чтобы я без размышлений, позабыв обо всем, очертя голову, рванула вглубь сюжета? Или же какую смысловую ловушку он расставил читателям, ловя их в свои сети?

Первой приманкой для меня стал потрясающий эпиграф. Он необычный и потрясает сразу всё: и интеллект, и чувства, и саму читательскую личность своей необычной метафоричностью. Может быть, более искушенный в поэзии человек остался бы к нему равнодушным, но это явно не мой случай. Я перечитала его несколько раз, и его парадоксальность сразу породила во мне много вопросов. А будут ли в книге ответы? Или только отсылки и посулы? Эпиграф давал лишь «обещание ответа», в котором смутно угадывался «указующий перст» автора, лукаво намекающий, что еще можно остановиться, что «много званых, да мало избранных». Но после испытания эпиграфом читателя вроде меня уже несет…

Вторая приманка – начало, завязка. Первое письмо Яира. С ума сойти! Если бы я получила такое письмо от неизвестного человека, что бы я стала делать? Как вообще такое возможно? Как можно так сразу, так легко и изящно преодолеть все стереотипы, перескочить через все прелюдии и преамбулы? Быть таким откровенным? Писать так красиво, так животрепещуще? Я прямо почувствовала как с треском стали распахиваться дверцы и выдвигаться ящички моей души – полтергейстно навстречу этому тексту, нараспашку его словесному ветру! Оно рождало предвкушения. А что может быть лучше предвкушения? Параллельно читала Ж.-П.Сартра «Что такое литература?» и, все еще находясь во внутреннем диалоге с ним, но уже и с Д.Гроссманом и его героем, спросила: «Ах, мсье Сартр, вот это и есть магия текста? Вы ведь знаете, что такое настоящая литература, так скажите мне, зачем, почему писатель пишет такое, что он замыслил сделать с читателем? Это больно? Это опасно?».

А потом уже понеслось… Письмо нашло адресата, Яиру повезло – семантики совпали, и, минуя все известные уровни общения, эти двое, Яир и Мириам, оказались сразу на экзистенциальном уровне общения. Мириам мы долго не слышим, бóльшую часть текста она дается в проекции Яира, который в своей «речи влюбленного» неотразим и неподражаем, буквально фонтанируя своей глубинной природой. Выразить себя в слове – искусство, найти слова, точно выражающие то, что ты хочешь, чтобы они выражали, – искусство вдвойне, быть неиссякаемым, неисчерпываемым в слове, заставить его играть в твою игру – втройне, иметь, что сказать, и знать, как сказать, чтобы в тебе расслышали твое «самое само», – вообще высший пилотаж. Я не могла оторваться, я превратилась в губку, до последней молекулы впитывающей передаваемые ими друг другу смыслов. Это было очень волнующее ощущение, я давно не испытывала такого при соприкосновении даже с очень хорошо написанными текстами. Но я так и не ответила себе до конца, зачем это было нужно Яиру, зачем – Мириам? Что за чувства между ними вспыхнули? И может ли вообще любовь основываться на подобном погружающем понимании? Не нужно ли ей немного иллюзий вместо голой правды?

До последней части, которая, кстати, скомкала для меня весь сюжет (я бы предпочла, чтобы реальной поверки этой привязанности не было), это было почти закончившееся увлечение романом в письмах, осознанная зрелая связь, которая как вспыхнула как экзистенциальная игра для двоих, так и была принята оконченной, поскольку затевалась каждым, в общем, для себя. Специфическим, но, конечно же, без иронии «высоким» отношениям Яира и Мириам в каких-то моментах можно слегка позавидовать, ведь им удалось друг друга не отвергнуть в их взаимных слишком глубоких откровениях. Но только слегка, потому что Д. Гроссман придумал переписку, которая вряд ли была бы возможна в реальности, слишком мало шансов совпасть двум способным к такому людям в реальности, а если не совпасть, то разочарование наступает слишком быстро, и отношения затухают, даже, по сути, не начавшись. А уж про то, чтобы две души сошлись в способности вести долгий созидающий их друг для друга и очень катарсический диалог в словах, понимали бы друг друга с полуслова и были неиссякаемы в самопознании, и говорить нечего.

Я не восприняла их обмен письмами как любовный роман, скорее, это роман откровений, когда люди, считая себя близкими по духу, пытаются одновременно и обогатить собой друг друга и лучше осознать, что в них есть такого, что может привлечь и оттолкнуть другого. Большинство людей, я думаю, поопасились бы соглашаться на такие разговоры с незнакомцами, да и не нужно это никому по большей части. Что может толкнуть человека на такую откровенность? Одиночество? Незаживающая травма? Неразрешенные внутренние конфликты с самим собой? Неудовлетворенная экзистенциая? Фактически, оба стали ножами не столько друг для друга, сколько каждый для себя.

Роман трагичный и слегка сумасшедший. Реальность, сотканная из слов, может вообще не совпадать с внешней реальностью. Кажущаяся близость распадается на свету бытовой повседневности. Личные фантазии утрачивают терапевтическую силу, если начать их выговаривать. Хрупкая самость каждого оказывается ненадежным связующим звеном для взаимности. Риск быть непонятым пугает. Две разбитые души не образуют одну целостную. В чем правда, Давид, в чем сила, брат?

P.S. Абсолютно мастридное чтение.