4 Дыхание безумия

Я уже довольно много распространялся о безумии, но до сих пор ничего еще не сказал о главном герое безумия – о дураке.
Литература XIX века не обидела нас дураками. Персонажи Гоголя, Грибоедова, Островского, Салтыкова-Щедрина. Какая богатая экспозиция, какая обширнейшая галерея! И все же, проходя по этой галерее, ощущаешь, что в ней не достает, может быть, главного. В ней слишком много воздуху, словно помещение только что проветрили. В ней нет удушливой атмосферы, кружащей голову. В ней нет ДЫХАНИЯ безумия.
Впервые я почувствовал это, погрузившись в роман Федора Сологуба “Мелкий бес”. “Передонов начал догадываться, чего хочет княгиня – чтобы он опять полюбил ее. Ему отвратительна она, дряхлая. Ведь ей полтораста лет, – злобно думал он. Да, старая, – думал он, – зато вот какая сильная! И отвращение сплеталось с прельщением. Чуть тепленькая, трупцем попахивает, – представлял себе Передонов и замирал от дикого сладострастия”. Или еще цитата: “Вдруг Рутилов спросил:
– Ардальон Борисыч, а у тебя есть пятачок?
– Есть, да тебе не дам, – злобно ответил Передонов. Рутилов захохотал.
– Коли у тебя есть пятачок, так как же ты не свинья! – крикнул он радостно.
Передонов в ужасе хватился за нос.
– Врешь, какой у меня пятачок, у меня человечья харя, – бормотал он”.
Сологуб и Андреев – это уже ХХ век, когда подсознание с его темной, звериной глубиной, с его нелепыми, дикими видениями прорвало плотину рассудка и затопило русскую литературу. Если в произведениях XIX века дурь не выходит за рамки человеческих проблем, безумие существует как бы локально, являясь чисто “нашим” делом, – то ХХ век преподносит безумие уже как проблему космическую, и человек предстает игрушкой стихийных непознаваемых сил. В том и заключается символизм Сологуба, что за его вроде бы “бытовыми” картинами мы ощущаем это ДЫХАНИЕ мирового хаоса.
Чтобы увидеть общее, надо разгрести частности. Поэтому психология, гордость Толстого и Достоевского, в “Мелком бесе” идет на убыль. Человек мельчает. Порой для его определения довольно одной маски (Володин – “баран”). Не случайно роман заканчивается маскарадом, где, надеясь быть не узнанными, герои проявляют себя с самой низкой стороны.
В романе есть место, как бы пародирующее трагедию Шекспира “Гамлет”. Вот оно: “Смутные воспоминания шевельнулись в его (Передонова – А.С.) голове. Кто-то прятался за обоями, кого-то заколол не то кинжалом, не то шилом. Передонов купил шило. И когда он вернулся домой, обои шевельнулись неровно и тревожно, – соглядатай чуял опасность и хотел бы, может быть, проползти куда-нибудь подальше… Злоба закипела в Передонове. Он стремительно ударил шилом в обои. Содрогание пробежало по стене. Передонов, торжествуя, завыл и принялся плясать, потрясая шилом. Вошла Варвара.
– Что ты пляшешь один, Ардальон Борисыч? – спросила она, ухмыляясь как всегда тупо и нахально.
– Клопа убил, – угрюмо объяснил Передонов”.
К чему, собственно, эта пародия? В трагедиях, несмотря на жестокие, кровавые сцены, кипят высокие страсти и действуют умные герои. В жизни все гораздо хуже, утверждает Сологуб. Жизнь в основе своей грубее, тупей и ужаснее. Именно нелепостью своей, фарсом своим она ужаснее. Не замок, а заросшее лопухом захолустье, не кинжал, а шило, не Мефистофель, а маленькая, серая, юркая недотыкомка. Мелкий бес, тварь неопределенных очертаний, недотыкомка символизирует житейскую пошлость и обыденщину и одновременно страх перед этой обыденщиной. Она томит и преследует Передонова и в конце концов сводит его с ума. Дурак, сходящий с ума – звучит как будто парадоксально. Автор так пытается снять это противоречие: “Передонов и сам не сознавал, что тоже, как и все люди, стремился к истине, и потому смутно было его беспокойство”. Но такое “объяснение” только больше запутывает дело. Получается, что стремиться к истине, то есть к постижению смысла жизни, можно бессознательно, и отсюда вытекает, что ум включает в себя и наитие. И вот “подкорка” сыграла с Передоновым злую шутку. Не спросясь у него, она пыталась что-то там постичь – и от тщетных усилий вышла из строя.
Такова версия Сологуба. Однако можно подойти к “делу Передонова” с другого конца. Вначале было беспокойство, порожденное водкой (Передонов много пьет). А уж водка, разъедающая плотный, “сонный” занавес нервов и, возможно, позволяющая нам подсмотреть спектакль потустороннего, привела Передонова к истине: показала ему его инфернальное отражение – недотыкомку. Но не понял дурак Передонов истины, не узнал свое отражение и, проснувшись на миг, опять уснул, уже окончательно.
Жизнь есть сон разума. Сон разума порождает чудовищ. Но не в том смысле, не как у Гойи, когда спящий человек видит какие-то рыла. Спящий наяву разум ничего не видит. Он сам чудовище. Сновидения наяву как мучительный дар даются людям проснувшимся. Высоко оценивая творчество какого-либо писателя или философа, Борхес называет этого творца “сновидцем”. К числу сновидцев, бесспорно, принадлежит Франц Кафка.

Этот текст входит в большое эссе "Ужас и безумие", посвящённое произведениям разных авторов. Эссе здесь.
https://www.litres.ru/anatoliy-subbotin/uzhas-i-bezumie/