3

Скуууукаааа. Тоскаааа.

А поначалу все шло неплохо. Перед нами предстала старушка, прекрасная, как греческая богиня: в свои 64 все еще очень красивая, с роскошными волосами, элегантная, мудрая, понимающая, неунывающая даже после перенесенного инфаркта. Такой нам ее рисует автор с первых страниц – просто сокровище.

И ее дети. Самая симпатичная, Оливия, которая вылепила из своих скромных данных завидную карьеру, броскую внешность и железный характер. Даже самых любимых людей она вытравливает из своей жизни, чтобы они нидайбох не отобрали ее свободу.
Старшая, Нэнси – противная донельзя, в свои сорок совсем растерявшая былую красоту, вечно ноющая, стенающая, болезненно зависимая от мнения общества и потому взвалившая на себя непомерную ношу – роскошную жизнь не по средствам. Под внешним лоском скрывается, конечно, гниль и гной. Соревноваться с ней может только младшенький Ноэль – у того не в стиле жизни, а в собственном теле снаружи блеск и стразы, внутри гнилье и хляби.

И, знаете, как-то сразу напрашивается вопрос, а откуда у такой прекрасной мудрой Пенелопы такие стремные дети.

Но допустим.

Дальше мы углубляемся в прошлое Пенелопы, и постепенно срываются покровы. С чего дети выросли такими, какими выросли, мы так и не узнаем, зато сама Пенелопа чем дальше, тем менее симпатична. Нет, она и в юности была красавицей и умницей, но как-то неизбежно слетает первое очарование, даже не могу сказать, почему.

И к тому же, тем дальше, тем горше становится. Встречаем Пенелопу мы вполне жизнерадостной пожилой леди, которая искренне любит жизнь. А потом оказывается, что это все какое-то наносное, тот же панцирь, что у Оливии, только другой раскраски. А под панцирем – тоска, тоска, тоска. Но показывать ее мы никому не будем, нет. Улыбаемся и машем. Вместе с легким характером Пенелопы растворяется и ее элегантность – под конец мы остаемся наедине с ее костюмами, которые сношены так, что нищим отдать стыдно. А ведь это та же одежда, в которой она предстает перед нами на первых страницах.

Вообще, в кого из персонажей не ткни, у всех приходится на 5 процентов счастья 95 процентов боли. Исключение – разве что Антония с Данусом, у них к концу книги, наверное, соотношение 30 на 70, и вроде бы позитивное будущее. Только в него уже как-то не верится, после всех этих трагедий ждешь, что через неделю после свадьбы Данус попадет под машину или что-то в этом роде. Потому что у всех остальных персонажей в жизни была одна Настоящая любовь, а та недолго – они ее так или иначе теряли. Тенденция вырисовывается.
Кстати, хотя несчастны все, автор смакует боль «хороших»: Пенелопы, ее отца, Космо, Оливии, Антонии. «Плохие» ей вообще неинтересны, неинтересно, например, разобраться, как симпатяга и общая любимица Нэнси превратилась в противную склочную тетку. Ну, плохая она, что с нее взять.

Очень странно, что эту книгу мне посоветовали в ТТТ как «летнюю». Да, там куча зеленых пейзажиков описывается, но по характеру эта книга вовсе не лентяя, она какая-то даже не зимняя, а знаете, такое стремное межсезонье, когда вокруг только слякоть, зябко и ничего не происходит. От летней книги хочется жить, от «Семейной реликвии», честно говоря, хочется повеситься, чтобы не затягивать мучения. Все равно мы все умрем, а перед этим будем страдать лет эдак пятьдесят.

Ну и да, передаю привет переводчику.

«Одна гостья так разыгралась, что напрудонила в штанишки».

Кстати, за короткую сценку детского праздника длиной в пару ридер-страниц слово «девчушки» было использовано пять раз.

«Ну и громадина! Никогда такого не видела. Даже на витрине. «Шанель номер пять!» Представляю, какой от тебя будет исходить аромат!»

Да, я тоже так всегда радуюсь за подруг, которые получили в подарок новые духи.

«Над морем летали геликоптеры»

Которые ничем не отличались от вертолетов. Про Ивису я уж скромно промолчу.

А когда дело доходит до любви, из текста вдруг начинают переть сопли непереносимой концентрации. Большое, конечно, спасибо, что обошлось без нефритовых стержней, но может, с ними было бы хотя бы честнее.

«Зажечь камин, чтобы он светил их любви; погрузиться в тайный, только им принадлежащий мир, утолить свою страсть, слиться в едином непостижимом всепоглощающем озарении».

Едином, мать его, непостижимом всепоглощающем, ептыть, озарении. Охренеть.

PS Забыла добавить: они там бухают! Все! Постоянно! То виски, то коньяк, то винище, то пиво, то джин с тоником. За обедом, на дорожку, перед сном. Выпить стакан вискаря с содовой - все равно что в моем мире чайку попить или гостям предложить кофе. А в единственного человека, который не пьет, практически пальцем тычут, все до единого, дескать, гы, а чой-то он.
Рукалицо.