5

Не на правах рецензии, ни в коей мере! Какая уж тут рецензия, тут только сидеть и молча упиваться. Но поскольку начался учебный год, и тысячи школяров вынуждены будут встретиться с произведениями Льва Толстого, этой величайшей медведицы пера, причём не просто встретиться, но и высказывать какие-то мнения, формулировать какие-то мысли, horribile dictu, сочинения сочинять - заявляю: ничего умнее о толстовском творчестве я не видела. Даже Ленин с "Зеркалом русской революции" в сравнение не идёт.

Я загадку Толстого формулировала примерно так: талант, столь мощный, многогранный, глубочайший в описании - куда он девается в объяснении? Только сейчас была собачка Фемгалка, она же Азор, она же Серый, она же Вислый, был Петин изюм и "я привык что-нибудь сладкое", был Наташин остров Мадагаскар, но вдруг словно злой волшебник сглазил, и полезло возмутительное и мучительное филистерство вроде рассуждений его героя Позднышева:

Ведь если бы она [жена] была совсем животное, она так бы не мучалась [смертью детей]; если же бы она была совсем человек, то у ней была бы вера в бога, и она бы говорила и думала, как говорят верующие бабы: "Бог дал, бог и взял, от бога не уйдешь".

Я начала читать дневники графини Софьи Андреевны - и не смогла. Потому что контрапунктом шли сетования её гениального супруга: дескать, хоть и была она идеальная плотская жена, идеальной христианской подругой стать не сумела. Господи! Рядом с ним регулярно, каждые два года че-ло-век, такая же личность, как он сам, тяжело носит, мучается родами по нескольку суток, после с неумолимым постоянством болеет маститом с температурой сорок, с запредельными болями, с операциями без наркоза - и он изволит досадовать, что эта личность не смогла стать ему идеальной подругой?! Где я, что со мной? Было чёткое чувство, что я сама болею и брежу. Матёрый человечище сокрушается, что не может испытывать чувство любви к крысам, заполонившим Ясную Поляну, - и он же десятилетиями садистски третирует... свою жену?! Возлюби ближнего, возлюби ближнего... Вот она ближняя. Возлюби. Поддержи. Прислушайся.
Майорова, держи карман шире. При всём пиетете к русскому гению Алданов чёрным по белому доказывает, что все эти "возлюби" - не более чем изысканная ширма для предельного эгоцентризма. Непротивление злу насилием есть фикция. Ведь если не противиться злу насилием, то чем же ему противиться? Ах, словом? Но вербальное насилие насилием быть не перестаёт. Оскорбление, принижение, сарказм - этим оружием Лев Николаевич владел до последних дней. И до последних дней же, будучи военным по специальности и по призванию, воспевал красоту боевых действий. Вспомним "Хаджи-Мурата":

...послышался бодрящий, красивый звук винтовочного, резко щелкнувшего выстрела, и пулька, весело посвистывая, пролетела где-то в туманном воздухе и щелкнулась в дерево.
...был в том особенном настроении подъема душевных сил и доброго, беззаботного веселья, в котором он чувствовал себя всегда среди своих солдат и товарищей там, где могла быть опасность.
...послышался непрерывный веселый, бодрящий треск ружей, сопровождаемый красиво расходившимися дымками. Солдаты, радуясь развлечению, торопились заряжать и выпускали заряд за зарядом. Чеченцы, очевидно, почувствовали задор и, выскакивая вперед, один за другим выпустили несколько выстрелов по солдатам.

Очень славное развлечение, беззаботное и весёлое. Особенно весело, надо полагать, было Авдееву, которого ранило в живот. А вот как описывается сексуальный акт на лоне цветущей природы:

Вдруг вижу: в стороне дороги, под кустами, лежат странник и странница, егозят друг по другу, оба серые, грязные, старенькие,- возятся, как черви, и мычат, бормочут, а солнце без жалости освещает их голые синие ноги, дряблые тела. Так и ударило меня в душу. Господи, ты - творец красоты: как тебе не стыдно?

То есть дряблое немолодое тело - это стыд-стыд, развороченное выстрелом брюхо - это дело житейское, надо относиться спокойно, а запрещать женщине любить даже не себя, а своих детей и заботиться о них, а не о том, чтобы прислуживать "христианскому другу" - это добродетель. Мир позднего Толстого для меня антиутопия, мир победившей этической аберрации. Аберрации патриархатной, что важно, и Алданов, кстати, сию тему затрагивает. С одной стороны, возненавидеть и отвергнуть то, что не истребимо в принципе, а именно сексуальность, а с другой - примириться с тем, с чем примириться не представляется возможным, а именно со смертью. Отсюда иррациональное презрение к науке и особенно к медицине, догматизм, "я разлюбил Евангелие", противоречия между честью и совестью... И основной вывод, глубоко затронувший душу:

Толстой верил в совершенствование и к нему призывал людей. Допустим, что верил. Но моральное совершенство не есть нечто данное объективно. Вне конкретных форм оно лишено всякого смысла, а насчет конкретных форм людям очень трудно сойтись. Там, где один видит большую высоту нравственного подъема, другой может не найти ничего хорошего, а третий, пожалуй, отыщет «такое, что плевать нужно», как выражается Янкель в «Тарасе Бульбе» Гоголя.