4 Человек и мир

В рассказе Татьяны Толстой «Факир» два главных персонажа, хотя cначала может показаться, что только один. Фокус рассказа сосредоточен на некоем Филине, экстравагантной и колоритной фигуре. Он как бы стоит на сцене и притягивает все внимание, он творит вокруг себя совершенно особенный, ни на что не похожий, мир.

Но вскоре становится ясно, что Филин видится нам через призму представлений о нем Галины, через которую читатель и знакомится с героем. Это она делает Филина волшебником и противопоставляет удивительный мир его жизни своей мрачной, как она думает, и заурядной действительности.

В рассказе как бы существует два параллельных мира. Один – «дворец Филина, розовая гора, украшенная семо и овамо разнообразнейше, – со всякими зодческими эдакостями, штукенциями и финтибрясами: на цоколях – башни, на башнях – зубцы, промеж зубцов ленты да венки, а из лавровых гирлянд лезет книга – источник знаний, или высовывает педагогическую ножку циркуль, а то, глядишь, посередке вспучился обелиск, а на нем плотно стоит, обнявши сноп, плотная гипсовая жена, с пресветлым взглядом, отрицающим метели и ночь, с непорочными косами, с невинным подбородком… Так и чудится, что сейчас протрубят какие-то трубы, где-то ударят в тарелки, и барабаны сыграют что-нибудь государственное, героическое».

Если перевести это менее образный обыденный язык – живет наш герой в сталинской высотке в центре Москвы, и это придает ему черты прямо сказочного персонажа: «Сам Филин тоже не оскорбит взгляда – чистый, небольшой, в домашнем бархатном пиджаке, маленькая рука отяжелена перстнем. Да не штампованным, жлобским, «за рупь пятьдесят с коробочкой», – зачем? – нет, прямо из раскопок, венецианским, если не врет, а то и монетой в оправе – какой-нибудь, прости господи, Антиох, а то поднимай выше… Таков Филин. Сядет в кресло, покачивая туфлей, пальцы сложит домиком, брови дегтярные, прекрасные анатолийские глаза – как сажа, бородка сухая, серебряная, с шорохом, только у рта черно – словно уголь ел». Что-то такое одновременно и восточное – «анатолийские глаза», и западное – венецианский перстень, создают магию, перед которой Галина не способна устоять.

Теперь взглянем на второй мир, в котором живет сама героиня:

«Глянешь из окна – окружная дорога, бездна тьмы, прочерчиваемая сдвоенными алыми огоньками, желтые жуки чьих-то фар… <…> Ведь невозможно, немыслимо думать о том, что эта глухая тьма тянется и дальше, над полями, сливающимися в белый гул, над кое-как сплетенными изгородями, над придавленными к холодной земле деревнями, где обреченно дрожит тоскливый огонек, словно зажатый в равнодушном кулаке… а дальше вновь – темно-белый холод, горбушка леса, где тьма еще плотней, где, может быть, вынужден жить несчастный волк, – он выходит на бугор в своем жестком шерстяном пальтишке, пахнет можжевельником и кровью, дикостью, бедой, хмуро, с отвращением смотрит в слепые ветреные дали, снежные катыши набились между желтых потрескавшихся ногтей, и зубы стиснуты в печали, и мерзлая слеза вонючей бусиной висит на шерстяной щеке, и всякий-то ему враг, и всякий-то убийца»…

Так видится Галине ее район за окружной дорогой, где даже волки несчастны. В первом мире – перстни, табакерки, бисерные безделушки, бархатный пиджак и янычарские тапки, специальная щетка для бороды, пасхальные яйца, крахмальная скатерть, тарталетки по особому старинному рецепту, ананасы, и экзотические пассии Филина. Во втором – полиэтиленовые пакеты на всякий случай – вдруг что в универсаме будет, стояние в очередях за продуктами, каша в кастрюле, «унылые зеленые обои, граненый стаканчик абажура в прихожей <…> и прикнопленная к стене цветная обложка женского журнала» – все тускло и безрадостно.

И разговоры у Филина необыкновенные, в них фигурируют необычные личности, причудливые фамилии и фантастические обстоятельства, такие фантастические, что только розовые очки героини не позволяют ей видеть в них чистый вымысел. И люди к нему приходят необыкновенные, но вот что странно: вырванные из магического ореола его «замка», они сразу же теряют свои особенные качества и становятся заурядными и даже неприятными личностями.

Татьяна Толстая не высказывает свою позицию явно, она как бы позволяет Галине вести основную партию, но голос автора проявляется в ироническом стиле, эта ирония стоит за восторгами и горестными восклицаниями героини.

И вдруг – возвращение на землю. Волшебник оказывается шарлатаном, замок принадлежит не ему, розовые очки спадают и Филин уже не султан, а заурядный и потертый врун. Воздушный замок рухнул, Галина возвращается на свои безрадостные, но честные окраины, ей нужно срочно все переосмыслить по-новому.
Постмодернистская позиция Татьяны Толстой здесь проявляется в том, что она демонстрирует, как субъективны миры, в которых мы живем. Пресловутый «квартирный вопрос» заставляет героиню создать две параллельных реальности – желанный, радостный мир центральной столицы, где «султанствует» Филин и мрачный мир своей обычной квартиры, да что квартиры – жизни, за окружной.

Галина «сама обманываться рада», пока Филин является для нее носителем желанной, но недостижимой мечты, и его даже не упрекнуть в циничном обмане, он просто как бы отвечает на ее ожидания. И тут стоит обратить непристрастный взгляд на самого заглавного персонажа, посмотреть на него не глазами Галины, сначала идеализирующей его, а потом бросающейся в противоположную крайность. Перед нами творец своего собственного мира, который он выстраивал годами.

Его обман, по всей видимости, не корыстен, он просто играет роль и наслаждается ей. При помощи продуманных деталей, он создает вокруг себя ореол особенности. Если Галину может сделать счастливой обладание вожделенной жилплощадью в центре Москвы, то его вполне устраивает положение самозванца, он комфортно живет на чужих метрах, он превращает заурядное изделие из ближайшей кулинарии в необыкновенный раритет, и, не моргнув глазом, называет треску «судаком орли», он делает заурядных людей угощением своего вечера, и они становятся блестящими рассказчиками, талантами. Своих женщин он также подает, как что-то исключительное. И, кажется, он сам верит своим историям и упивается волшебством им же созданного момента.

Следует пояснить, почему Филин не корыстен «по всей видимости» – потому что мы ничего про него не знаем: чем он занимался, откуда брал деньги, какое у него было образование. Его фантазии, насыщенные историческими персонажами и событиями, выдают в нем человека до некоторой степени образованного, но, опять-таки, «по всей видимости». У читателя нет реального Филина, а есть только миф, который он создает о себе, к которому добавляются субъективные оценки Галины.

Нужно обратить внимание на то, что рассказ называется «Факир», тогда как это слово в нем ни разу не употребляется, и это интересный прием, которым автор как бы расширяет пространство произведения. Это название будет вести читателя через повествование, оставив в конце с вопросом: «Но почему «факир»»?
Факир – слово двуликое. В привычном для нас понимании – это восточный маг и фокусник, и эмоциональный пассаж в конце рассказа дает отсылку к этому значению. «Мы стояли с протянутой рукой – перед кем? Чем ты нас одарил? Твое дерево с золотыми плодами засохло, и речи твои – лишь фейерверк в ночи, минутный бег цветного ветра, истерика огненных роз во тьме над нашими волосами». Изначально же этим словом называли нищих дервишей, религиозных аскетов и мудрецов. Постепенно факиры выродились и превратились в фокусников, развлекающих публику на улицах. В современной Индии это слово имеет оттенок презрительности: факир значит нищий.

При внимательном чтении можно отыскать еще один скрытый подтекст, отсылающий к булгаковской «магии и ее разоблачению», хотя утверждать наверняка, что он есть, сложно. Вполне возможно, что это уже читательское «сотворчество». В 1986 году, когда был написан «Факир», роман Булгакова «Мастер и Маргарита» еще не был таким популярным, но искушенные любители словесности его уже читали, поэтому Татьяна Толстая могла черпать в нем источник вдохновения, иронично выставив в качестве своего персонажа мага, живущего в огромной квартире в центре города: «вощеный паркет безбрежной площадки» как бы отсылает к воландовским трюкам с пространством; внешность Филина, кстати сказать, довольно неопределенная, венецианский перстень, табакерки и прочие «финтибрясы» тоже перекликаются с деталями мира «иностранного консультанта»; его запас абсурдных историй напоминает скорее не самого Воланда, а его ассистентов Коровьева и Бегемота; кулинарные описания похожи на оды «яйцам пашот» и чему-то там еще из ресторана у Грибоедова; а также – нет, не бывает у Толстой случайных деталей – в рассказе фигурирует старуха, «одна в трехкомнатной квартире в бельэтаже на Патриарших прудах». И как тут не вспомнить «квартирный вопрос»?

Итак, финал: превратив султана в нищего, наша героиня бежит от опустевшего алтаря, от своего развенчанного божества, не выдержавшего проверку реальностью, почти как Поплавский, получивший курицей по шее, из «нехорошей квартирки». Янтарная башня рухнула и трубы больше не трубят. Потеряв свою антитезу, мир за окружной уже не кажется таким мрачным и в финале даже проглядывает недвусмысленно выраженная надежда: «Впереди – новая зима, новые надежды, новые песни». Расставаться с иллюзиями больно, но это как глоток свежего воздуха звенящей поздней осенью, как пробуждение от зачарованного сна.

А что же с факиром? Он остается там, где и был, и будет продолжать свои фокусы. Правда, ему придется поискать новую публику, ведь его мир мистификаций требует зрителя, хотя Филин вполне комфортно себя чувствует и наедине с собой. Маленькая деталь: когда Галина врывается к нему, чтобы высказать свое презрение, она видит: «Он был один, и нагло ел треску под музыку Брамса, и на стол перед собой поставил вазу с белыми гвоздиками». Филин не ждал гостей, Брамс и гвоздики были для него самого, а слово «нагло» происходит от обиды героини. И тут же порыв Галины разбивается об этот самодостаточный мир, факир заговаривает ее своими историями, и вот ей уже нечего сказать, еще немного и она растает и поддастся старой магии, но – слишком велико разочарование от крушения ею же придуманного мира. Она уходит собирать новую реальность на осколках старой, тогда как Филин продолжает царить в своем мифе. Так заканчивается история о столкновении двух миров, а главная мораль ее – люди сами творят свою реальность и выбирают, в каком мире жить, хотя часто и не вполне осознанно. Поэтому – измени себя, изменится и мир.