4.5 Спойлер Пугающая трогательность

Полный кокетливой самоиронии рассказ о становлении талантливого писателя, дипломата и яркой личности. По-своему несчастной, по-своему счастливой. Жизни, наполненной юмором и болезненными попытками выйти за периметр собственных возможностей и оправдать надежды самого близкого человека.

Обратной стороной этой самой яркой личности выступает чрезмерно сильная женщина, мать Ромена, которая своими нереализованными невротическими амбициями во многом и сформировала писателя.

Мать хотела, чтобы сын стал дипломатом. Сын стал дипломатом. Мать хотела, чтобы сын стал обеспеченным и при этом способным творить человеком. Сын стал им. Мать хотела признания для своего сына. Сын получил его. И как писатель, и как чиновник. Образ матери следовал за Роменом, и писатель вёл с ним диалог у себя в голове, согласуя своё поведение с имеющимися представлениями.

Но хорошо зная, что я не выстою без ее поддержки, она приняла меры. За несколько дней до смерти она написала около двухсот пятидесяти писем и переслала их своей подруге в Швейцарию. Я не должен был знать — письма должны были пересылаться мне регулярно. Итак, мать продолжала вселять в меня силу и мужество, необходимые для продолжения борьбы, в течение трех с лишним лет, хотя ее уже не было. Пуповина продолжала действовать.

Мать всю свою жизнь любила лишь одного мужчину, и в своем сыне, видимо, хотела получить защитника и твёрдое плечо. При этом отдавая всю себя работе и зарабатыванию денег. Ей пришлось стать пробивной бизнесвуман. Лишь для того, чтобы сын выучился и смог выбрать свою стезю. Чему только маленький Ромен ни обучался и чего только ни пробовал, чтобы определить свои сильные стороны.

А мать требовала от сына многого, всячески поддерживала, комично расхваливала всем подряд и тем самым программировала на достижение высот. Эдакая занятная форма самопожертвенного эгоизма.

Порой это вызывало шок:

— Слушай меня внимательно. В следующий раз, когда это случится, когда при тебе будут оскорблять твою мать, в следующий раз я хочу, чтобы тебя принесли домой на носилках. Ты понимаешь?
Я застыл с раскрытым ртом. Ее лицо было непроницаемо, очень сурово. В глазах — ни тени жалости. Я не мог поверить, что это говорит моя мать. Как она может? Не я ли ее Ромушка, ее маленький принц, ее сокровище?
— Я хочу, чтобы тебя принесли домой в крови, ты слышишь меня? Даже если у тебя не останется ни одной целой кости, ты меня слышишь?
Ее голос нарастал, она наклонилась ко мне со сверкающими глазами, почти крича.
….
Глубокое чувство несправедливости охватило меня. Мои губы стали кривиться, глаза наполнились слезами, я раскрыл рот… Больше я ничего не успел. Страшная пощечина обрушилась на меня, потом еще и еще. Мой ужас был столь велик, что слезы исчезли как по волшебству. Впервые мать подняла на меня руку. И как все, что она делала, это не было сделано наполовину. Оцепенев, я застыл под ударами. Я даже не ревел.
— Запомни, что я сказала. С этого дня ты будешь защищать меня. Мне все равно, что они с тобой сделают. Самое страшное — другое. Ты умрешь, если будет надо.

При этом не сказать, что Ромен был тюфяком и жил лишь под юбкой матери. Он многое повидал, прошел через войну, неоднократно рискуя жизнью, потерял многих друзей. Но избавиться от пуповины матери он так и не смог, положив себя на алтарь долга перед ней.

Она плакала. Я старался оставаться спокойным, но, как всегда между нами, мне передались ее чувства, которые в свою очередь снова возвращались к ней, набирая силу с каждым возвратом по прелестной традиции любовных сцен. Мне хотелось крикнуть, что это ее последний шанс, что ей необходим мужчина рядом, что я не могу им быть, потому что рано или поздно уеду, оставив ее одну. Главное, я хотел сказать ей, что нет ничего такого, чего бы я не сделал ради нее, кроме одного — отказаться от своей личной жизни, от права располагать собой как мне заблагорассудится. Но по мере того как эмоции и противоречивые мысли обуревали меня, мне вдруг стало ясно, что в какой-то мере я пытаюсь отделаться от нее, от ее всеобъемлющей любви, от удручающего гнета ее нежности. Сколько раз мне представлялась возможность взбунтоваться и бороться за свою независимость, но я уже четко не различал, где кончается законная защита и где начинается жестокость.

Мне показалось, что пройдя через все тяготы войны, оставшись в живых, он не смог окончательно принять себя.

На меня нашло какое-то отупение. Я бесцельно бродил, пожимая протягиваемые мне руки, и пытался извиняться, так как мои товарищи прекрасно знали, что я не заслужил такой чести.
Но всюду встречал братские рукопожатия и счастливые лица. Я хочу и считаю нужным хоть сегодня объясниться по этому поводу. Откровенно говоря, я не вижу ничего в своих жалких усилиях, что могло бы оправдать такую награду. То, что я пытался и что мне удалось сделать, смехотворно, жалко, ничтожно по сравнению с тем, чего ждала от меня мать и чему учила, рассказывая о моей стране.

Крест «За Освобождение» пришпилил к моей груди несколько месяцев спустя под Триумфальной аркой сам генерал де Голль.

Мать Ромена была несостоявшейся актрисой, и на странице своей книги, сын хотел помочь матери реализовать несбывшиеся желания.

Наконец-то я смогу вернуться домой с высоко поднятой головой: моя книга принесла матери писательскую славу, о которой она мечтала, а теперь я могу сложить к ее ногам высочайшие военные французские награды, которые она с честью заслужила.

Прожив насыщенную и событийную жизнь, в 66 лет, чуть больше, чем через год после самоубийства «давно бывшей» жены, писатель застрелился.
Гари оставил предсмертную записку:

Можно объяснить всё нервной депрессией. Но в таком случае следует иметь в виду, что она длится с тех пор, как я стал взрослым человеком, и что именно она помогла мне достойно заниматься литературным ремеслом.

Что касается моей оценки, то произведение вызвало двойственные чувства. С одной стороны я испытывал раздражение и некоторую грусть, с другой стороны книга дала пищу для размышлений в отношении воспитания своих будущих детей, ежели они у меня будут.
При этом мне понравился язык и чувство юмора автора.

Главная претензия заключается в том, что повествованию не хватает цельности, а постоянные прыжки через временные водоразделы делают его неровным и усложняют восприятие. Но для автобиографии это, пожалуй, простительно.

8.5\10