5

"Не хотите знать, куда ваше равнодушие способно в любую минуту снова завести вас самих и меня? Я вам скажу."
Жан Амери

Коротенькое эссе страничек на сотню с небольшим, по которому так тяжело что-либо написать. Я сделал кучу закладок и скринов страниц с тем, чтобы вернуться к ним позже и собрать воедино в связный текст возникшие по поводу них мысли, но до сих пор так и не нахожу в себе душевных сил даже просто пересмотреть эти скрины. Поэтому просто вкратце скажу, о чём это эссе, и почему не все способны понять, о чём оно.

Зебальд говорит о бомбёжках мирного населения в немецких городах, не обусловленных необходимостью физического уничтожения гитлеровских войск. Бомбёжках, производимых Великобританией, которая по его словам, кроме воздушных налётов ничего значительного сделать не могла, но которая, как одна из сильных держав, непременно хотела урвать кусок от этой войны. Немецкий народ воспринял бомбёжки городов как заслуженную кару. Проблема в том, что кара эта была направлена не по адресу (не против воюющих людей и их властей), мирное население не поддерживало войну (раз с такой готовностью признало бомбёжки справедливым воздаянием), и фактически было истреблено без надобности. Помимо людей были уничтожены сами города, то есть, культура.

И тут приходят в качестве рецензентов ура-патриотические правнуки и правнучки советских солдат и начинают вспоминать без надобности уничтоженных в концлагерях советских и не только не менее мирных людей. Но дело в том, что принцип "око за око" не работает в цивилизованном мире (интересный вопрос, над которым я раздумывал пару часов). Зебальд и сам потом на него отвечает, может быть, не полностью, но у него есть об этом. В цивилизованном мире - это уже мои мысли - существуют всякие правовые и юридические нормы и договорённости, регулирующие в том числе и конфликты. Невозможно бороться за жизнь, неся смерть, по крайней мере, перенося вину с конкретных активистов на всю нацию. Невозможно отстаивать гуманизм и справедливость, совершая антигуманизм и несправедливость. "Око за око" работало только у дикарей. Но поражённым фашистами нациям, утонувшим в ярости, бессмысленное уничтожение целых городов казалось справедливым. Немецкой нации, утонувшей в стыде, оно тоже стало казаться таковым. Признать не свою вину своей, принять удар как должное наказание за не твои личные проступки - способ и повод быстрее "оправиться", поднять голову и жить дальше, остраивать города и возрождать (или зарождать новую) культуру. Но подспудное понимание несправедливости, и несправедливости вопиющей есть. И есть также невозможность раскрыть рот, чтобы сказать об этом - ведь с противоположной стороны вменяются сотни обвинений в фашистских преступлениях. Пусть и не по адресу. Это вот "не по адресу" очень немногие способны понять.

Деятельность Зебальда всколыхнула громадный отклик от того самого мирного немецкого населения. Здесь было всё (потому что любое население многослойно, люди очень разные) - от попыток указать на то, что кто-то уже пытался делать что-то подобное, до писем неадекватов в ключе теории заговоров. Интересно, что Зебальд разбирает эти примеры именно как последствия травмы немецкого народа. И даже некоего писателя (Андерш, кажется), имени которого мы и не слышали, который был в первой волне возрождающейся литературы, а потом в этой же волне и потонул - тоже разбирает как пример последствий. Андершу очень хотелось обелить себя - но не всякое обеление справедливо, ведь как раз его поступки во время войны не говорят о нём как о носителе гуманистических ценностей.

Наиболее адекватным описанием процесса травмирования Зебальд признаёт отстранённые, без жалости к себе написанные воспоминания человека, которого пытали - Жана Амери. Амери выжил в концлагере, но спустя несколько десятилетий, изложив производимые над ним пытки на бумаге, окончил жизнь самоубийством. Для него сама возможность покончить с жизнью была радостью, ибо он отчётливо понимал, что несправедливость была и наверняка будет ещё. Несправедливость в самих людях. Его слова, вынесенные в эпиграф к этой рецензии, к сожалению более чем применимы к тому, что сейчас происходит с людьми в России.
Но также Амери понимал и своё равенство с тюремщиком, видя в нём себя, узника, а в себе - его, тюремщика. Оба - подневольные ситуации. Оба - пострадавшие. Оба - навеки с травмой. Амери винил себя за отказ от насилия.

Кроме дальних последствий травмы у разных людей, Зебальд описывает и ближайшие к моменту травмы: люди в нескольких километрах от полыхающего города как ни в чём не бывало пьют чай на веранде, и это не равнодушие, а такая же защитная реакция, как и у жителей горящего города, оказавшихся среди руин, в сердцевине пожара, и сразу после вызволения из этого кошмара пытающихся делать свои повседневные дела - подметать уже не существующие подъезды в заведённый час, полоть начисто сгоревший садик и т.п.

Может быть, позже допишу ещё что-то, свяжу логически части выше. А может, и нет.