2.5

Основная проблема романа Уиллы Кэсер "Моя Антония" в том, что он безнадежно устарел. Причем практически по всем фронтам.

Когда-то давно этот роман переводили в СССР, потому что тяготы и радости сельской жизни были многим знакомы и близки. Советские люди читали "Мою Антонию" и в чем-то и ком-то узнавали себя. Роман этот, полный наивного идеализма с легким (очень легким) оттенком социализма, по духу был близок советским строителям БАМа и поднимателям целины. В общем и целом, это был полезный с идеологической точки зрения роман. С тех пор много воды утекло. Жаждущих возделывать землю и ковыряться в вечной мерзлоте сильно поубавилось. И никакими живописаниями благородного труда молодежь на село не заманишь, заманить ее можно только высокими зарплатами и отличным соцпакетом. Поэтому сейчас "Моя Антония" может быть интересна только американцам-потомкам тех пионеров Небраски, которые здесь изображены. Исключительно ностальгия.

С одной стороны, "Моя Антония" - роман, опередивший время своей бессюжетностью и кажущимся отсутствием конфликта. Здесь, по сути, нет классических завязки, развития, кульминации, спада и развязки сюжета. Просто жизнь, просто быт. Но большой ошибкой Кэсер (ошибкой с современной точки зрения) было попытаться создать произведение одновременно детское (ладно, подростковое) и взрослое. Первые части - это описания почти безоблачного детства, вернее, безоблачной картинки, которое это детство способно нарисовать на самом мрачном фоне. Мальчик Джим, за год потерявший обоих родителей, приезжает к бабушке с дедушкой на ферму в Небраску. Там он знакомится с Антонией, девочкой, живущей по соседству. Антония из семьи чешских иммигрантов, бедных, словно церковная мышь. Джим и Антония становятся лучшими друзьями, то ссорятся, то мирятся, растут вместе, взрослеют. Постепенно их пути расходятся, но между ними остается особая духовная связь. Так как рассказ ведется от лица Джима, то о жизни Антонии мы узнаем через его призму восприятия. Естественно, что когда зрелый человек, а Джима мы встречаемв возрасте за сорок, вспоминает о детстве, ему свойственно накидывать на этот период жизни флер очарования. И деревья были большими, и трава ярко-зеленой. Но что мы узнаем о Джиме, кроме его любви к деревьям и траве? Практически ничего. Он родился, жил и умер. Он потрясающе безлик, и этой своей безликостью он наделяет и других персонажей. В итоге читать о нем очень скучно, хоть Уилла Кэсер хоть и пытается разбавлять повествование разными трагическими происшествиями. Но эти происшествия до обидного не связаны между собой, и порой становится непонятным, почему автор выбрала для описания тот или иной эпизод. Опять-таки, эти разнообразные бытовые сценки способны вызвать лишь ностальгическую грусть у пожилых жителей Небраски, которые могут углядеть здесь свое безвозвратно ушедшее детство.

И еще мне кажется неправильным, ошибочным решением автора наделять почти всех героев исключительно положительными чертами. Все такие умные, честные, добрые и трудолюбивые, что глазам больно. Ну а редкие плохиши на редкость омерзительны. Эту книгу населяют не живые люди, в которых обычно разного понамешано, а именно что книжные персонажи, по-видимому позаимствованные автором у какой-то совсем уж седой американской классики. Вообще, здесь мне почудился душок религиозной литературы. Не удивлюсь, если Кэсер вдохновлялась именно ей.

Стремление изобразить жизнь дикозападных пионеров чистой идиллией сослужило произведению плохую службу. Искусственные люди, маловероятная прелесть сельской жизни, отсутствие внятного сюжета, чрезмерно пафосный тон - всё это не могло внушить мне любви к этой книге. Но надо отдать Кэсер должное - она потрясающе описывает природу, действительно переносит читателя в бескрайние поля Небраски. "Моя Антония" - своего рода гимн, объяснение в любви к родине, ее природе и истории, к ее людям. Но из красивых и проникновенных описаний книги не сваришь. Возможно, гораздо более удачной мыслью было не сшивать это всё в единый роман, а преподнести как сборник небольших рассказов, пусть и со сквозными персонажами. В настоящем же виде для классики очень бледно.