4.5

Давно знала об этой знаменитой новелле Манна и давно боялась её читать. Опасалась, что меня будет настолько потряхивать от происходящего, что ничего кроме я в тексте не разгляжу. Что сказать, потряхивало, конечно. Но, удивительное дело, скорее от осознавания ситуации извне, холодным разумом, а не от того, как она описана в новелле. В чувстве стареющего писателя к юному ангелоподобному подростку я скорее увидела отчаянный рывок к Красоте, которая одна придаст его жизни новый смысл. Само это чувство по природе своей довольно эстетическое. Ашенбах любуется красотой мальчика как любовался бы безупречными линиями античных статуй, полотнами старых мастеров или гармонией музыкальных симфоний. Не то чтобы это как-то оправдывает возникшее у него влечение, но, по крайней мере, не закапывает его ещё глубже.

Ашенбах прославлен, обласкан вниманием публики и властей, его произведения приобрели статус культовых. Он трудолюбивый баловень судьбы, человек строгого внутреннего порядка и распорядка. В каком-то смысле он творец-стоик, никогда не позволявший себе расслабиться или поддаться минутной прихоти. Увидя в белокуром мальчике идеал юной беспощадной красоты, Ашенбах и тоскует по давно ушедшей собственной молодости, и ярче осознаёт собственную смертность, и страстно желает остановить неизбежное. Весь облик Венеции, послужившей причиной поездки в робкой надежде возродить угасающий энтузиазм к жизни, концентрируется для него в одном единственном образе, в одной отчаянной попытке ухватить ускользающее. В воспалённом холерой разуме Ашенбаха краски мира ярче, но восприятие сжимается. Он будет только наблюдать, только бесконечно повторять про себя однажды услышанное имя, не пытаясь даже проверить, верны ли его лингвистические догадки. Одержимый единственной страстью всегда видеть, он будет в соответствии с этим конструировать всё своё существование. Лишены смысла все его внутренние опоры, слетели все его пуговицы стойкости. Нелепая кичливость перестала быть жалкой, а стала даже желанной. Потеряно почти всё внутреннее достоинство. Поражённый недугом рассудок стремился выпрыгнуть из бездны, но лишь быстрее туда затянулся.