4.5

Рецензия достаточно старая, но здесь я ее почему-то не обнаружил.

Профессор,
снимите очки-велосипед!
Я сам расскажу
о времени
и о себе.
В.В.Маяковский

Рецензии и отзывы (как и — слава богу — доносы-докладные) не мой жанр. Писать я их, откровенно говоря, не умею, хотя регулярно намереваюсь. Видимо, потому что любая рецензия (как и донос) должна быть о ком-то другом, а у меня всегда получается только о себе, так уж я устроен. Посему, если в нижеследующем текстике читающий не найдет ни слова собственно о творении господина Янгфельдта, прошу не удивляться. Впрочем, одну докладную я сегодня уже написал, карму надо бы восстановить, а то стоит в углу, перекошенная, мхом с северной стороны покрывается. С другой стороны, с той поры, когда «Трамвай» уехал, я столь редко высказываюсь в письменном виде (за исключением, разве что, дневников злостных нарушителей), что мне простительно.

Итак. Мой путь к прочтению этой — на всякий случай, скажу сразу — прекрасной книги был несколько запутан (как и нижеизложенное), но — чем больше я думаю, тем четче понимаю — неслучаен. Если пропустить моменты типа «родился-учился-женился», то логичнее всего начать с книги Александр Генис - Довлатов и окрестности , в которой Бродский также упоминается, впрочем, вполне в меру (что сегодня, к сожалению, редкость).

Книга Гениса не только подарила мне массу удовольствия и утвердила в мыслях, касающихся некоторых параллелей между Довлатовым и Хармсом, а также Довлатовым и Веничкой, но и заставила повнимательнее приглядеться к ассортименту издательства Corpus, которое я, увидев как-то что-то про «андроида Анну Каренину», полубессознательно пренебрегал. Почему — чорт его разберет, если честно.

Далее — уже в не менее снежном марте — скрипя с очередного урока в Гимназии, на ходу намурлыкивая в кои-то веки новое стихотворение, я просто физически ощутил необходимость иметь на полке в бумажном виде «Мари, шотландцы все-таки скоты» и «Джон Донн уснул. Уснуло все вокруг…», что вылилось в приобретение трехтомника от «Лениздата».

Начитавшись самого Иосифа Александровича вдоволь, я понял, что надо бы освежить память и почитать что-нибудь о нем. (Был при этом вариант просто полистать книжку Соловьева и Клепиковой «Быть Сергеем Долатовым», добрая часть которой, по уверениям читавших, почему-то посвящена Иосифу Александровичу и самим авторам. Впрочем, я не рискнул пока что).

И — раз уж я решил дать Corpusу еще один шанс (о чем ни разу не пожалел) — мой выбор пал-таки на книгу Янгфельдта, приятно знакомого мне по книгам о Маяковском.

Так давайте же — сюрприз — наконец обратимся к самой книге шведского слависта. Самое ценное, что я нашел в ней лично для себя, это рассуждения о Времени (видимо, потому что меня самого занимают вопросы времени еще с момента первого знакомства с трактатами Хармса). Пожалуй, даже процитирую, собственно, книгу:

«Все мои стихи более или менее об одной и той же вещи — о Времени, — говорил Бродский. — О том, что Время делает с человеком». Время — центральная тема в творчестве Бродского, отношением к нему определяется его мировоззрение. Время царит над всем — все, что не время, подвластно времени. Время — враг человека и всего, что человеком создано и ему дорого: «Развалины есть праздник кислорода и времени».
Время вцепляется в человека, который стареет, умирает и превращается в «пыль» — «плоть времени», как ее называет Бродский. Ключевые слова в его поэзии — «осколок», «часть», «фрагмент» и т. п. Один из сборников носит название «Часть речи». Человек — в особенности поэт — является частью языка, который старше его и который продолжит существовать и после того, как время справится с его слугой.
Время и пространство — самая важная дихотомия в философской системе Бродского. «Дело в том, что меня больше всего интересует и всегда интересовало на свете… — это время и тот эффект, который оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает… С другой стороны, это всего лишь метафора того, что вообще время делает с пространством и миром». Разница между временем и пространством выражается у Бродского противопоставлением «идеи» и «вещи».
«Время больше пространства. Пространство — вещь.
Время же, в сущности, мысль о вещи.
Жизнь — форма времени…»
«Колыбельная Трескового мыса»
Мысль развивается в эссе «Путешествие в Стамбул» (1985): «… пространство для меня действительно и меньше, и менее дорого, чем время. Не потому, однако, что оно меньше, а потому, что оно — вещь, тогда как время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью, скажу я, всегда предпочтительнее последнее». Пространство есть, проще говоря, «тело», тогда как время связано с мыслью, памятью, чувствами — с «душой».
Когда человек выпадает из хронотопа, он сам становится временем, чистым Временем. (В отличие от «реального времени», в котором мы сами пока присутствуем, «чистое», бессубъектное, время пишется у Бродского с большой буквы.) Настоящее исчезает, и прошлое и будущее сливаются».

Далее мой больной мозг начинает густо замешивать это с концепцией Ноля-Круга у Хармса, плюс это все наслаивается на «диалоги» (если это можно так назвать) с одним из моих былых пятиклассников, упоенно вещающим о четвертом измерении вместо суффиксов –ЕК-/-ИК-… Так что, пожалуй, оставим. Другой важный момент — раскрытие отношения Бродского к Языку, форме и Поэзии.

Что касается плюсов и минусов самой книги, то явным плюсом, на мой взгляд, является четкое соблюдение дистанции — несмотря на то, что Янгфельдт постоянно упоминает о личном знакомстве, цитирует свои разговоры с поэтом, делится личными воспоминаниями, книга получилась именно о Бродском, а не о Бродском и авторе или — как это сегодня часто, к сожалению, бывает — АВТОРЕ и бродском.

В общем, по-моему, книга вполне заслуживает хотя бы прочтения. Хотя, возможно, прочти я ее в другой момент этого самого времени… Но так уж сложилось. И напоследок:

Так родится эклога. Взамен светила
загорается лампа: кириллица, грешным делом,
разбредаясь по прописи вкривь ли, вкось ли,
знает больше, чем та сивилла,
о грядущем. О том, как чернеть на белом,
покуда белое есть, и после.

«Эклога 4-я (зимняя)»

Больше рецензий

4.5