4

Замыслив после рецензии на «Золото бунта» какое-никакое, но обобщение-рассуждение по творчеству Алексея Иванова, случайно обнаружил себя на двадцатой странице очередного его романа — «Ненастье».Не то чтобы я большой фанат творчества Алексея Викторовича, но все-таки есть в нем что-то такое, что раз за разом заставляет меня вернуться к очередной оранжевой обложке. (В качестве небольшого предупреждения замечу, что весь нижеследующий текст будет преисполнен моего любимого рефлексивного чтения, а потому я буду позволять себе любые ассоциативные толкования, пришедшие в мою голову).

Помня о заветах С. Кржижановского, учившего, что «десяток-другой букв, ведущих за собой тысячи знаков текста, принято называть заглавием. Слова на обложке не могут не общаться со словами, спрятанными под обложку. Мало того: заглавие, поскольку оно не в отрыве от единого книжного тела и поскольку оно, в параллель обложке, облегает текст и смысл, — вправе выдавать себя за главное книги», — начну именно с него.

Уже само название «Ненастье» заставляет читателя задуматься: а что же хотел сказать автор этим названием? Просто обозначить центральное место действия? (Кстати, такой поселок и такая станция — Ненастье — существуют в действительности, в отличие от города Батуева). Описать общественную атмосферу 1990-х – начала 2000-х? Или же передать внутреннее состояние героя? Заглянув в свой диплом и увидев там четко пропечатанное слово «филолог», я решил, что не могу не воспользоваться словарем. И если в плане лексического значения все словари более-менее сходятся (непогода, дождливая погода, буря), то вот с этимологией возникают определенные проблемы (а-ля «нет слова навидеть», угу). Чаще всего ненастье возводят почему-то к наст (это который ледяная корка на снегу), дескать, такая вот слякотная погода, когда и ногам-то опереться не на что толком, проваливаешься по колено. Хотя самые экзотичные версии отсылают к английскому nice: не-nice-тье этакое да еще и называют однокоренным русское слово няшный (после чего всего японские котики, видимо, просто онемели от того, что говорят по-русски). И в случае данной книги мы наблюдаем верность всех этих «гипотез»: практически каждый герой этой книги постоянно рискует провалиться, погрязнуть в слякоти (даже если он уверен в обратном), и жизнь-то вокруг не найс, и ничего няшного в округе поселка Ненастье не наблюдается.

Идем дальше. Помним, что литература — это процесс и «когда б вы знали, из какого сора…». Помним, что, несмотря на все обвинения в русофобстве, Иванов — плоть от плоти русской литературы. И помним о говорящих именах. Разумеется, Иванов не столь (хотя не факт) прямолинеен, как мастера классицизма и даже великий Гоголь, но только в одном Ненастье: главный герой — Неволин (о нем, естественно, чуть позже), его первый и, по сути, единственный командир, — Лихолетов — воплощение как раз тех лихих лет, «быкующий» Бычегор, бывший сотрудник Конторы Щебетовский (как говорится, и у меня есть птички) — воплощение новой эпохи…

Когда я наконец-то прочел роман, первой моей ассоциацией был бессмертный рассказ Ивана Сергеевича Тургенева «Муму». И сейчас я попытаюсь объяснить почему.

Итак, с одной стороны — Герман Неволин по прозвищу Немец (а это, мы помним, изначально «немой, не говорящий по-нашему») — главный герой книги, ветеран войны в Афганистане, вечный солдат, верный своему командиру и жертвующий всем ради любви (или все же ради чего-то другого?), высокий, немного неуклюжий, долго запрягающий, но быстро едущий (а как иначе-то шоферу?), вечно и практически всем посторонний, этакий свой среди чужих и чужой среди своих («С каких пор, Витя, Щебетовский мне стал своим? <...> И вы, его шакалы, мне тоже не свои. Своим мне был Серега Лихолетов»), практически обманутый первой «женой», намного быстрее уяснявшей законы нового времени, сумевший ограбить, но не сумевший сбежать. Сбежать от Татьяны, от спрятанных денег, от своего Ненастья.

С другой стороны, глухонемой крепостной крестьянин Герасим, высокий, статный, честный, верный, нескладный, которого сторонились, взявший на себя свой грех и даже сумевший «сбежать» от барыни, но не от своей доли. Впрочем, чего я вам тут объясняю — все в пятом классе учились (а если до сих пор только «собачку жалко» — перечитайте, не пожалейте 40 минут на медленное, вдумчивое чтение).

Конечно, надеяться на какое-то стопроцентное совпадение этих двух, казалось бы, «абсолютно непохожих» персонажей глупо. Но, боюсь, функция у них одна и та же: воплотить образ русского народа. Времена разные — и герои тоже разнятся, хоть генетически и схожи. Но что их определенно объединяет — любовь к Татьяне. А о Татьянах у нас всегда разговор особый.

Все мы помним пушкинское: Татьяна (русская душою, // Сама не зная почему). И мнится мне, что и у Тургенева, и у Иванова Татьяна — этакая проекция России. Да и сами героини двух столь разных авторов разнятся куда меньше, чем герои: тургеневская прачка Татьяна, робкая, забитая, безмолвная, слывшая красавицей, «но красота с нее соскочила» (кажется, для всех, кроме Герасима), боящаяся немого дворника, буквально насильно выданная замуж барыней (властью, фатумом, злой судьбинушкой) за псевдообразованного на «европейский» манер (Петербург!) сапожника Капитона (чем не портрет 90% русской либеральной «интеллигенции» всех времен?), и ивановская парикмахерша (в романе — так) Татьяна, нелюбимая, рожденная «ради квартиры», не осознающая себя, ищущая защиты, бесплодная после аборта от Лихолетова, если можно так выразиться, («Дурочка, да какая разница, от кого?») и далее, и далее. У первой «родни … все равно что не было: один какой-то старый ключник, оставленный за негодностью в деревне, доводился ей дядей», у второй, кстати, тоже когда-то был дядя-алкоголик в деревне, а остался один отец, вернее, его обрубок, остаток: был ЯРоСлав АлекСандРович, а стал ЯР-Саныч, был СССР, стал «совок». И интересно, что с учетом этого, она — Ярославна. Если тургеневская Татьяна так и сгинула где-то со спившимся Капитоном (Герасим ей, к слову, на прощанье подарил красный платок), то ивановская Татьяна стала Вечной Невестой, которую Герман хотел спасти ворованными деньгами и индийской сказкой, пусть и ценой собственной жизни («Ты не прав, Немец. Ей нужен ты»), и которая все-таки поняла его, поверила в него и готова бороться за него и ждать. А в этом есть хоть какая-то надежда, согласитесь?