3.5 Люди-алгоритмы

Харари интересно слушать. Он похож на подвыпившего друга, который сидит у тебя в гостях и разглагольствует с вдохновением кухонного философа: «А вот прикинь, что было бы, если бы люди жили 150 лет!!». Он любит вау-эффекты и громкие темы, не стесняясь эмоциональных манипуляций: «А если все в будущем будут программировать себе успешных, гениальных и суперздоровых детей, неужели ВЫ не поступите так же, м?»

Вполне логично, что гуманистическое общество с человеческой жизнью в качестве высочайшей ценности захочет бессмертия, отсутствия болезней и благополучия. И само собой, что научные открытия, дающие этим возможностям ход, породят невиданное доселе расслоение общества. Сапиенсы превратятся в деусов — просветленных, генетически выверенных, неумирающих богов. Занятно думать об этом. Но прогнозы эти маловероятны. Харари уже всеми помыслами находится в будущем, а мне кажется, что к концу XXI века нашим величайшим достижением будет научиться не бить палкой по голове своего ближнего возле особенно сладкого банана.

Очень заметно, что Харари — историк, а не антрополог, генетик или дата-сайентист. Когда он заходит в чужие для себя области, его заявления становятся слишком однозначными, самоуверенными без доказательного подкрепления. Зато в своей стихии — анализе исторических закономерностей — он безусловно хорош. Самым полезным для меня в книге оказалось понятие «интерсубъективная реальность» — по сути, негласный договор среди масс людей о каком-либо субъективном понятии как об объективной реальности. Чем больше людей верит в бога/покупательскую способность денег/гуманизм/любовь, тем мощнее это понятие влияет на поведение и существование обществ. Гуманизм — не истина и не вершина исторической мысли, а всего лишь новый миф интерсубъективной реальности: достаточно мощный, чтобы влиять на экономику и умы.

Харари считает одной из главных интерсубъективных проблем веру в капитализм с непрерывным экономическим ростом. Любая корпорация бежит от застоя, как от чумы. Религия XXI века — постоянно нестись вперёд, наращивать мощности, множить капиталы, никогда не довольствоваться тем, что есть.

Как это влияет на простых людей? Приносит им тщетные попытки выжать из себя «максимум», выгорания и неврозы. И все хотят жить хорошо. Почему это китайцы или индийцы не должны иметь уровня жизни американцев? Только вот всего на всех не хватит. И комфорт для 7 с лишним миллиардов людей означает неминуемый экологический коллапс, но кого это волнует, если вместо одной машины можно купить две?

Опасность ещё и в том, что общество, пытаясь удовлетворить высшие ценности гуманизма, может вскрыть новую историческую эру — постгуманизм. Никто сейчас не способен сказать, какие в ней будут ценности. Учитывая ставку, которую Харари делает на мощнейший технологический скачок, вряд ли постгуманизм будет лелеять либерализм. Либерализм важен, пока каждый человек приносит экономическую пользу, а в мире, в котором большая часть процессов и профессий будет выполняться машинами, индивид уже несущественен.

Харари убеждён, что люди — это органические алгоритмы, а всё на свете — всего лишь системы обработки данных разной степени сложности и успешности. И если появится система (скорее всего, неорганическая), эффективнее обрабатывающая данные, чем мы, это будет началом конца для привычного нам мира. Мы сами открываем двери этому будущему: когда натаскиваем нейросети на изображения лиц, когда позволяем алгоритмам соцсетей собирать о нас статистику, когда подключаем компьютерные программы к поиску формул лекарств или проведению операций.

Книга эта во многом болезненно точна, но в ней достаточно и сомнительных заявлений. Надо отдать должное автору: он сразу предупреждает, что его размышления — не истина в последней инстанции, а лишь темы для дискуссии. Эмоциональность Харари не всегда ему к лицу, но с ним точно есть о чём поспорить.