5 В поисках пути истины и жизни

В отзыве я хотел бы оценить не только саму книгу, но и весь цикл, попытаться ухватить саму методологию взгляда о. Александра Меня на историю веры до Христа.

О. Александр не обвиняет другие религии, а даёт взгляд на разные системы понимания мира, что и приводит к разнообразию мифов, верований и практик. Красота других — это то, чего мы часто не замечаем. Для того, чтобы быть готовым её увидеть, нужно уметь открыть сердце неизвестному, а не быть закрытым в своей «истинной» системе взглядов. Одна из граней смирения — это выслушать и понять другого, даже если ты знаешь, что он не прав. Но если бы у него не было хоть части истины, то вряд ли бы он и верил в неё.
О. Александр хочет увидеть отблески истины в других культурах и контакт с ними еврейской мысли того времени. Здесь у нас есть два выбора: сказать, что у евреев было Откровение и всё, о чем мы читаем в ВЗ, было спущено с небес, поэтому не было никаких влияний с других сторон, или признать, что Бог давал Откровение, а человек интерпретировал его в той системе ценностей, которая тогда считалась наиболее развитой и подходящей для передачи мистического опыта. (Например, так каппадокийцы взяли философию неоплатонизма для того, чтобы выразить уникальность отношений Троицы). Но давайте будем последовательны. Если мы выбираем первое, то это полный консерватизм и нам нужно чуждаться других (о такой позиции Ездры у о. Александра есть глубокое рассуждение в 5-м томе), а если второе, то и в жизни нам нужно поступать так же, ища самое лучшее в мировой культуре, и если это не противоречит христианству, то можно встроить это в свою картину мира. Здесь рождается ещё один вопрос: что именно евреи взяли у других народов? Ведь если есть план Бога насчет других народов, а не только еврейского, то в чем он состоит? Вспомним предтечу славянофилов немецкого философа Гердера, сказавшего о народе поэтическую фразу: «Народы – это мысли Бога». О. Александр нам показывает, что постепенно развивались понятия о Мессии, посмертной участи души, эсхатологии или в какой мере Екклесиаст и Притчи зависят от культуры эпохи, в которой они были написаны и т. д. Понятно, что если их писали самые ученые мужи государства, то скорее всего, они знали и похожие труды, написанные в близлежащих государствах.

Постижение чужого жизненного мира возможно только методом вчувствования и сострадания. Этот метод требует трансформации собственного сознания, чтобы изучение нового общества или этноса не представляло бы собой постоянного соотнесения того, что «эти люди думают и чувствуют» с тем, что «есть на самом деле» - ведь это «на самом деле» есть то, «как люди думают и чувствуют» в обществе, к которому принадлежит сам наблюдатель и где он был сформирован. Но как только такое сравнение вступит в силу, вся работа исследователя будет фикцией, мы начнем приписывать изучаемому обществу то, чего в нем нет. Кроме того, мы скрытно будем считать, что сами «знаем лучше», а это заведомо снизит ценность того, что можно узнать.
И, наконец, если у нас появится какая-то неприязнь, раздражение или брезгливость, то мы начнём с неправильных установок. Человек, повествующий о каком-то этническом обществе с раздражением или уверенностью в своем превосходстве, с научной точки зрения заведомо подрывает адекватность своих выводов. При этом не важно даже, раздражен ли он своим обществом или чужим, в обоих случаях он будет искажать ситуацию и неправильно судить об этносе и протекающих в нем процессах.
Его взгляд так же далёк от истины, как и взгляды «фанатика» или «адвоката». Можно рассмотреть эти два типа мысли:
1) Фанатизм - это исключение необходимости мыслящего исследования, когда изгоняется исходная для нормального мышления позиция «я не знаю». Нет места удивлению новому, есть место поклонению и почитанию всего имеющегося. Фанатик испытывает удовольствие от информации, которая хвалит и подтверждает то, что он думает. Мысли, которые подтверждают картину мира, хорошие и истинные. Высказаны они праведными и разумными людьми. Мысли, отвергающие картину мира, плохие и ложные, они даже не подвергаются анализу, они высказываются людьми, далекими от истины, а значит, мало в чём разбирающимися. Если эти мысли и подвергаются анализу, то не лично: а через мнения авторитетных единомышленников. То, что бросает вызов устоявшимся мыслям, вызывает чувство оскорбленности: это угроза, которую надо устранить. Вызов нового – это не головоломка, а нечто неприличное или даже гадкое.
И чтобы убрать и намек на инакомыслие – надо исключить сомнение как мыслительный процесс.

2) Фанатику нет нужды доказывать свою правоту - он её утверждает практически и так же устраняет инакомыслие. Адвокат же чувствует обязанность защитить и отстоять, показать преимущество своего убеждения перед сомневающейся публикой. Адвокаты по натуре жаждут дебатов. Они хотят склонить публику на свою сторону, завербовать приверженцев или, как минимум, уменьшить лояльность у партии противников. Они лишь притворяются участниками диалога или спорщиками - их цели другие. Не истина, как у собеседников, не победа над противником, как у спорщиков, цель адвоката - души аудитории, на глазах которых разворачивается действо. Они воюют за публику, уничижая противников.

Адвокат не уничтожает противника в лоб, он ищет пути победить. Цель оправдывает средства, поэтому ничего страшного, если не все факты будут проверены. Он не отвергает, а изучает новую информацию, но исследует ее исключительно с ангажированной позиции: истина-то заранее установлена. Такой отбор необходим, чтобы понять, что на пользу нужной, то есть его, точке зрения и что ей во вред. Здесь ценится умение подать ситуацию в нужном свете - подсветить достоинства и затенить недостатки.
Адвокат часто доводит всё до черно-белой картины, чтобы выводы слушателя были очевидны.

В этой роли невежества ЧТО мыслится или является заранее данным, а КАК мыслится полностью произвольно, главное всеми силами утвердить своё ЧТО.

Намного лучше обстоит дело с той формой эмпатии, которая основана на любви и искренней симпатии к изучаемому обществу, на горячем стремлении лучше его понять и, возможно, сделать его ценности своими. В этом случае будут открыты многие смыслы, которые иначе недоступны. Любовь – лучшее орудие социолога и историка религий. Если он будет относиться к обществу, которое исследует с любовью и сопереживанием, то он имеет намного больше шансов его понять. Но и слишком восторженное отношение к объекту исследования может исказить представление: обычное покажется экстраординарным, исключения будут выглядеть как правила, неприятные стороны будут перетолковываться в апологетическом ключе, и четкая картина тогда превратится в туманную идиллию. Из этого следует вывод, что нам нужно всегда сохранять дистанцию исследователя.

Нам нужно стараться отказываться от качественного иерархизированного сравнения обществ между собой, что является необходимым условием корректного анализа. Крайние формы обратного подхода, который старается выстроить иерархию обществ или существ, разделить их на высшие и низшие, можно условно назвать «высокомерие». И всё равно, какое оно, национальное или религиозное, да-да, может быть и православное высокомерие, переходящее в презрение инакомыслящих. Но, чтобы это понять, нужно перечислить виды высокомерия, присущие обществам. Схожие мысли высказывает А.Г. Дугин, но определяет такие взгляды жёстче, называя расизмом.

1) Культурное высокомерие (деление человеческих культур на высшие и низшие, с признанием неполноценности последних и стремлением их «развивать» и «совершенствовать», даже в том случае, если приверженцы этих культур не испытывают ни малейшей потребности меняться «к лучшему»).
2)  Цивилизационное высокомерие (характерное для тех, кто использует термин «цивилизация» в единственном числе, исходя из того, что человечество делится на две половины – «цивилизованную» и «нецивилизованную»).
3) Эволюционное высокомерие (утверждающее, что развитие человеческих обществ идет только в одном направлении и все общества проходят приблизительно одни и те же стадии развития, только с разной скоростью; представителей можно узнать по использованию в речи выражения «примитивный» – применительно к людям, социальным группам, этносам, обществам, культурам, иногда даже религиям).
4) Политическое высокомерие (либеральная демократия часто исключает возможность других типов правления, признавая их за неполноценные или недостаточно прогрессивные).
5) Технологическое и экономическое высокомерие (качественно сравнивающее между собой общества по уровню технического развития и на этом основании приписывающее им индекс «лучше» или «хуже»).
6) Аксиологическое высокомерие (утверждающее существование универсальной шкалы ценностей, обязательной для всех человеческих обществ, с осуждением тех, кто этого не признает).
7) Религиозное высокомерие (отрицание даже части истины в верованиях других народов; особенно неправомерно это говорить про дохристианские верования, которые и рассматривает о. Александр Мень).
Вспомним, с каким уважением писал о. Александр об Эхнатоне (13 гл. том 2), о Лао-Цзы (гл.2 том 3), об отличии поведения Будды и того буддизма, до которого свели учение Будды его ученики (гл.16 том 3). Правильно уловлена интенция и мастерски написано о мистериях Элевсина и Диониса, греческом театре и поисках философами запредельного Блага (том 4). Когда о. Александр пишет о пророках, то чувствуется, насколько он неравнодушен к их исканиям и к неприятию их народом (см. том 5, 6). Им поднимаются многие исторические вопросы об авторах ВЗ, ещё те, которые задавал Антон Карташёв в Свято-Сергиевском институте. Даётся взвешенный разбор следующих представлений: 1) Пятикнижие создавалось не одним Моисеем, а было дополнено богодухновенными книжниками на основе Моисеева Предания. 2) Исторические книги Ветхого Завета были написаны в эпоху Плена на основе более ранних источников. 3) Книга пророка Исайи - это антология произведений целой школы, восходящей к самому прор. Исайе. Им написана только одна часть книги, остальные — принадлежат его последователям. 4) Псалтирь создавалась на протяжении времени от Давида до начала эпохи Второго Храма. 5) Книга Притчей лишь в своей основе восходит к эпохе Соломона, а полностью сложилась в период Второго Храма. 6) Книги Екклезиаста, Иова и Даниила принадлежат к послепленной эпохе.
С чем-то можно согласиться, что-то можно отвергнуть, но не бездумно, а найдя альтернативное объяснение. Книги о. Александра полны духа жизни, любви и внимательного изучения эпохи, это вера, соединенная с разумом, а значит, настоящая вера. А признак настоящей веры — это творчество, выражающее себя в поиске ответов на вопросы, которые другие отодвигают на задний план.
Если эта рецензия поможет читателю решиться на труд прочтения всей серии, а не только «Сына Человеческого», пробудит в нём интерес и уважение к другим культурам, даст понять, как дохристианские народы были искренны в поисках истины и как еврейские книжники черпали мотивы из близлежащих преданий, то этим цель будет достигнута. И я думаю, что о. Александр хотел именно этого.