4 Святотатство – той же природы, что убийство, только подчас еще более смертоносно, поскольку убивает душу

"Эстетический манифест" Юкио Мисимы, самое читаемое в мире произведение японской литературы - моё удивительное путешествие в мир художественной мысли Страны Восходящего Солнца начинается с этой книги. Вдохновлённый реальными событиями, роман повествует о послушнике буддийской обители Мидзогути, который в приступе безумия сжигает храм Кинкакудзи – самый знаменитый из архитектурных памятников древней японской столицы Киото.

Прочитав очень достойное предисловие переводчика романа Григория Чхартишвили (широкой публике более известного как Борис Акунин), я что-то в этом духе и ожидала: с одной стороны, чарующую кристально-чистую, мелодичную прозу, и с другой стороны этакого «чёртика из табакерки» - непостижимую для европейской культуры философию жестокости. Справедливо замечание о том, что отношения между Мидзогути и Золотым Храмом представляют собой классический маятник любовь-ненависть: сперва Храм кажется недоступным, затем является ему во всей красе и доводит до безумия. Юный монах любуется им в любое время суток, в любую погоду, они то сближаются, то отдаляются друг от друга, послушник буквально одержим своим Храмом.

«Кто кому принадлежал – я Храму или он мне? Или же нам удалось достичь редчайшего равновесия и Храм стал мною, а я стал Храмом?»

Любые попытки близости с женщинами или даже самого невинного наслаждения жизнью, вроде игры на флейте, оборачивались для юноши крахом - в его воспалённом разуме неизменно появлялся образ Золотого Храма, как будто бы оберегающего его от искушений и изолирующего его от обычной жизни. Несовместимость высшей Красоты, вечного свидетеля и судии всех поступков, с жалкими утехами плоти, с самой жизнью – вот что сводит героя Мисимы с ума.

«Между мной и женщиной, между мной и жизнью неизменно вставал Золотой Храм. И сразу же все, к чему тянулись мои руки, рассыпалось в прах, а мир вокруг превращался в голую пустыню.»

Главный герой романа сильно заикается, и затруднённая речь создаёт непреодолимый коммуникативный барьер между ним и окружающим миром. На контрасте с привычной мне европейской классикой художественный стиль Мисимы заметно отличается свежестью неожиданных метафор и сопоставлений, - примером тому как раз является непревзойденная аналогия с заржавевшим ключом.

Отвергаемый обществом в силу своего речевого дефекта и незавидного происхождения, герой всё же находит себе друзей - эти два контрастирующих, как инь и ян, характера и формируют личность Мидзогути. Безликое совершенство Добра в лице Цурукава, вскоре проигрывает соблазнительности и холодной расчётливости Зла, воплощением которого является Касиваги. Упрощая сближение героев, автор тоже наделяет его физическим дефектом, явно утрируя отсылку к Фаусту Гёте.

Со свойственной японцам созерцательностью Мисима наблюдает и как будто наслаждается красотой морального падения главного героя. Это эстетически прекрасный, подобно замысловатой икебане наполненный флоральными мотивами, роман-притча об одержимости и искушении. В надежде обрести свободу от бренности своего существования и восстановить гармонию с окружающим миром, герой книги решается на самое страшное преступление - не против Золотого Храма, но против своей души.