3.5 Просто барокко и Хаос Эроса.

Виверна – змий о двух лапах и с хвостом. А ещё это созвучно с латинским «жить».
1. Парабасис.
Название первой части, как часть древнегреческой комедии. Хор говорит на отвлечённую тему, как бы от автора. Но здесь это скорее преступление, преступление за черту. Речь идёт о границах в различных смыслах.
Невероятный напряг с самого начала – действующие лица, как в пьесе, некоторые ремарки по их поводу напоминают стёб.
Действие происходит в самом начале XVII века в Риме и окрестностях. Самая оригинальная «окрестность» – монастырь святого Вита, приют физических и душевных калек женского пола, так называемые Сады Виверны.
Несмотря на то, что в каждой части романа автор приводит интересные наблюдения какого либо произведения, эпизод встречи Данте со своим учителем в аду получился самым сильным.

«чтобы мужчине было удобнее брить ее высокий лобок, вспыхнувший вдруг как божий храм на холме в лучах закатного солнца…»

После такого сравнения вспомнилось словосочетание "латиняне поганые" и Тинто Брасс.
Ещё пару абзацев и мы понимаем, что речь идёт о педофилии. Да, в Риме проституцией занимались дети, но композиционно эпизод с Ноттой и Томмазо – педофилия, ведь мы имеем дело с современным текстом.
Большое количество крови и секса с самого начала показалось совершенно неорганичным и неоправданным. Некрасивым, в конце концов. По ходу романа стало понятно, что таков, к сожалению, стиль автора.

«Мы живем во времена, когда все не то, чем кажется, Мазо… Женщины поднялись на каблуки и превратили свои лица в маски, они замачивают свои волосы в моче и подставляют их солнцу, чтобы превратиться в блондинок… Мужчины красят губы и не способны встретить врага лицом к лицу… Зачем, если достаточно нажать курок пистолета?»

Философские размышления идут сквозь текст и времена, придавая ему сюрреалистичность.
Не вдаваясь в сюжет: инквизитор идёт по следу некоего Джованни Кавальери с весьма необычными способностями.

«Тела дорожают, души обесцениваются. Царь зверей становится царем вещей».

Когда осторожно начинаешь дышать, и текст становится более адекватен, следует что-то вроде этого:

«Поднявшись наконец на ноги, я сплюнул в ладонь – слюна была алой от крови, моей и ее крови, – и не раздумывая слизнул и проглотил плевок».

Вся эта вакханалия утомляет уже в первой части романа. Итого по первой части: красота убъёт этот мир, потому что Христос для уродов, красивым и так хорошо. Зло в лице Кавальери превращает уродин в красавиц, а те, в свою очередь, готовы на всё, чтобы ими остаться.
Вариант, что любовь буквально превращает даже уродин в красавиц здесь неприемлем, ибо слишком много в тексте суккубной похоти.
Инвестиции в похотливую движимость дивидендов не принесли.
2. Лемаргия.
Обычно – чревоугодие в плане изысканной еды.
После апокалиптического окончания первой части, действие переносится в конец XVIII века, во Францию.

«Близость женщины ослепляет – ее изъяны и достоинства видны только на расстоянии».

Уже в начале второй части я начал подозревать, что лемаргия будет не про еду.
Фетиш и секс, секс и секс. На этот раз каждая из женщин имеет изъян тела.
Если в первой части Джованни Кавальери меняет женщин во плоти, то здесь Арман де Брийе меняет их с помощью макияжа XVIII века.
Если подзабыли, это время Великой Французской революции со всеми вытекающими отсюда последствиями. Спасаясь от разгула свободы, равенства и братства, Арман оказывается в замке… потомка того самого инквизитора. И в этом замке с прилегающими садами Виверны происходит какая-то буйдовщина.
Аллюзии и сравнения автора волшебны, но манера исполнения... слишком много демонов внутри него самого. Он продолжает активно копать под христианство, представляя Христа бастардом римского легионера.
3. Урщух.
Фонетический пример урщух и лимень есть доказательство, что человек воспринимает конкретные звуки и делает выводы, основываясь не на смысле слова, а на ощущениях, вызванных сочетанием звуков в слове. Здесь – чудовище и антихрист, как апологет красоты.
Смерть Достоевского, как граница эпох, начинает действие третьей части в России.

«Яков Сергеевич остался в большом выигрыше и в кои-то веки не был бит: нужная карта шла в руки сама, как сом на тухлятину».

И сразу ясно, где сом, а где Яков Сергеевич.

«– Любовь в истории называется революцией, мой Медор!»

И эта "любовь" преобразует мир, создавая свою красоту по своим понятиям красоты. Революция превращается в дело того же Эроса. Милый ангелочек постепенно становится виверной. Или был ею?
Эта часть захватывает почти век. Создалось впечатление, что к концу романа автор заторопился.
Здесь, в третьей части, "Ионыч" Чехова переворачивает одного из героев. Автор скользит по хорошо известному лезвию: не как все – это либо полиция, либо бандиты. В продолжении этого, Иона Плачущий – какой-то глум.
К завершению стало понятно, что любимой позой автора является поза Энея и Дидоны из альбома Агостино Карраччи.

«Беда в том, – сказал Преториус, – что Россия оказалась нам не по плечу. Может быть, потому что способность к мышлению мы подменили способностью к писанью».