5

Несколько дней собираюсь с мыслями, чтобы написать о «Гамлете», и, кажется, если не заставлю себя сейчас, не напишу никогда. Кто бы мог подумать, что будет настолько сложно рассказать о пьесе, сюжет которой и даже отдельные фрагменты, известны всем и каждому. Впрочем, возможно, дело именно в этом. При первом прочтении да ещё и в юности обращаешь внимание, прежде всего, на внешнее, на сюжет; сейчас внимание скользит в сторону более сложных материй.

Раньше эта история была для меня историей о мести и прихотливых зигзагах судьбы, которые вносят коррективы в самые изощрённые и продуманные планы. Шекспир вообще любит такие сюжеты, да и эпоха, несомненно, располагала. Сейчас же в «Гамлете» я вижу скорее мысль о том, как чёрен и трагичен мир, сколько в нём зла и лжи. Датчане пьянствуют, им ни до чего нет дела, король подло убит, мать вместо приличествующего случаю траура выскочила замуж, друзья норовят предать. Даже странно, что Гамлет только изображает безумие, а не идёт по этой дорожке, как несчастная Офелия. Возможно, его удерживает месть, его мозг увлечён хитрыми схемами, игрой, наблюдением за мельчайшими деталями и срывается в пропасть отчаянья редко и ненадолго. Но вот ведь ирония: даже попытка Гамлета восстановить справедливость, некое равновесие только раскручивает маховик трагедий, разя и виновных, и невиновных, и самого благородного мстителя. Благими намерениями...

Образ Гамлета, конечно, роскошен – острый ум, сила, благородство. Не случайно Офелия, ничуть не преувеличивая в своей влюблённости, называет его придворным, воином и учёным. И хотя для классической трагедии этого набора было бы достаточно, Шекспир превращает идеальный манекен героя в живого человека, с мятущейся и сомневающейся душой чуть ли не современного интеллигента. Впрочем, представления о внутренних метаниях принца кажутся мне несколько преувеличенными – он, не сомневаясь, принимает на себя роль мстителя после разговора с призраком, не упускает удачных моментов (прибытие актёров), хладнокровно и быстро действует, принимая решения. Внутренние терзания – это скорее к вопросу рефлексии о мире в целом, о добре и зле, о человеческой (и собственной) слабости, о том, что нет и не может быть любви. Видеть мир как заросший сорняками сад – что может быть печальнее? И потому классический финал трагедии («все умерли») кажется мне не просто данью традиции, но чертовски правильным ходом. Гамлет не претендует на роль садовника, он лишь решает «локальные задачи», но и места среди сорняков ему тоже нет.

Расписалась, да. На самом деле, о каждом из персонажей можно сказать не меньше. Я восхищаюсь умением драматургов одними только репликами создавать объёмные, живые характеры, каждого со своим узнаваемым голосом. Шекспиру это удавалось совершенно потрясающе. Каждый из героев идеально играет свою роль, напряжение нарастает, к финальным сценам кажется, что мира за пределами шекспировской Дании больше не существует, хотя – вот ведь парадокс! – тебе прекрасно известно, что случится на следующей странице и чем всё закончится.

PS: испытала множество разнообразных эмоций от оригинального текста. Помимо ожидаемого восторга местами печалилась сложностям понимания, местами удивлялась мелким неточностям переводов (параллельно посматривала в переводы Лозинского и Пастернака; первый, на мой взгляд, точнее передаёт нюансы, второй более экспрессивен и себе на уме). И отдельное удовольствие – прослушивание классической радиопостановки ВВС. Пожалуй, продолжу перезнакомство с Шекспиром в таком формате.