4

Не буду оригинальна, сказав, что в этом романе интересна идея Переса-Реверте, когда он периодически отступает от основной части повествования, возвращается к тому, как он разыскивал документы, имеющие отношение как раз к той истории, что мы читаем. И что подтверждает, что история реальная, это факты и записи в соответствующих анналах. А уж как автор самозабвенно роется в архивах Королевской академии, обращаясь то к одному историку, то к другому знатоку... Кстати, иногда это ощущалось, как будто мы разматываем детектив. И такой исторический... А делясь периодически с нами разными открытиями, автор доводил до нас и кое что еще. Например, как его соотечественник, Хавьер Мариас, ничтоже не сумняшеся, вложил одному из героев своего романа "Дела твои, любовь" реплику, которая совсем нелицеприятна - об уровне компетенции одного их общего знакомого, профессора Рико, и, конечно, разозлил того слегка. Поэтому в свою очередь реплика про "этого козла Хавьера Мариаса" долетела и до нас. А мне как-то странно это было. Вся эта история с Мариасом, зачем она здесь оказалась? Наверно, лишь затем, что профессор очень просил об этом автора.

Впрочем, вернемся в век 18-й. В аннотации уже все сказано, я лишь обозначу, что, направляясь в другую страну с таким поручением, они, два уже немолодых человека, степенно беседуя о современных веяниях и попутно о состоянии образования, о желании или нежелании просвещаться и что это желание должно пробуждать в массах те, кто образован, кто немного понимает механизм просвещения, а только большинство из элиты тоже желают хлеба и зрелищ, беседуя таким образом, они не подозревали, к чему могут привести их такие беседы. По Парижу в поисках своей цели - так получилось - их сопровождал некий довольно сомнительный аббат, которого хлебом не корми, а только дай порасуждать и пообвинять власть и близкостоящих к ней. Он только крыльями не размахивал, возмущенно гогоча, как потревоженный гусь, и все это с такими словечками, которые хоть и в предреволюционном Париже, но не от всякого аббата услышишь. А что от такого ожидать, когда попутно, по мере их движения по книжным лавочкам в поисках философско-энциклопедических творений, он знакомил наших двух друзей и с яркими и незамутненными образцами чистой порнографии, да еще с какими гравюрами. А уже в разговоре тет-а-тет их мысль могла придти к тому, что именно такие субъекты, которых в документах полиции называли сбродом, могли быть движущим звеном явления, переродившегося в революцию. Неглупые с молодости, способные, но не сумевшие пробиться, хоть и изливающие обильно свои мысли на бумаге, с возрастом озлились на все и всех: власть, религию, все доброе, к чему поначалу стремились, и эта движущая сила, будучи в достаточном количестве, взорвала к чертям только готовящийся закипать котел.

На самом деле я тут двумя фразами попыталась сказать, какие мысли их тревожили, но ясно одно, что это тревожило и самого автора. Недаром, пусть как бы в прошлом, он сравнивает Францию, более передовую, более свободную с закостеневшей на тот момент Испанией с четками в руках. Былая слава мощной морской державы практически позади, но как это горько сознавать одному из героев, чья служба в качестве боевого морского офицера тоже далеко позади. А встреча с молодым военным, у которого глаз горит, наверное, символична, в ней автор выражает надежду на будущее. В другой раз Перес-Реверте вспоминает авторов, конечно, Сервантеса, кстати, умершего в безвестности и нищете и неизвестно где похороненного. Вспоминает о том, что дома, где писали известнейшие люди Испании, давно снесены по неразумению, а в других странах спохватились бы намного раньше и давно бы уже были памятные места. И во многом, во многом он с грустью признает, что Испания плетется в остающих, все передовые идеи пробиваются с кровью и потом. В этом Перес-Реверте молодец, он действительно переживает за свою страну, а когда он мечтает о благе для своей страны, сердце кровью обливается и у нас, когда горечь в его словах заставляет задумываться об этом. Больше двухсот лет прошло, и в одном месте, где герои спорят, изменятся ли времена, и изменятся ли люди, мне хочется им возразить, что люди как раз и не меняются. Меняются лишь инструменты воздействия.

Общаясь с разными людьми в Париже образца 18-го века в кампании наших друзей, уже не знаешь, удивляться ли тому, что репутация кое-кого из именитых прямо на глазах начинает увядать, уж больно с нескольких сторон мы их узнаем. Да и печальная судьба некоторых героев и героинь после революции, тех, кто блистает здесь и сейчас, достойна искреннего сочувствия. А за бравого и неустрашимого адмирала и его друга хочется порадоваться, что не во Франции они жили, их, вернувшихся в Испании, лишь слегка опалил огонь, пламя которого вскоре будет пылать огненной бурей.

...Черёд Испании придет позже.