5 Политика & искусство

Схейен в основном концентрирует свое внимание на двух ключевых фигурах этого периода — Малевиче и Татлине, а также борьбе, которая развернулась между ними и их общей борьбе за выживание в новом режиме, который их изначально (по ошибке) обласкал, а затем отверг.

Помимо детального описания политического вклинивания авангарда в новую жизнь, Схейен сосредотачивает внимание на структурных аспектах и некотором анализе искусства того времени, хотя, надо заметить, аналитики самих работ не так много, как чисто исторического материала, то есть это именно история, хронология, летопись.

Впрочем, есть и некоторый разбор всякой метафизики. Схейен обозначает основное кредо авангардистов примерно так: искусство важно/нужно в жизни. Сначала в искусство пришла жизнь, теперь в жизнь должно придти искусство — как-то так они сформулировали свой основной тезис. Короче, искусство должно войти в жизнь и быть чем-то самим по себе разумеющимся, чем-то бытовым, таким же, как сходить в магазин за пивом с пельменями или умыться утром. Поэтому, одним из важнейших задач стало низвести искусство к понятному для масс, отказаться от академизма и сложного символизма. Впрочем, тут надо заметить, что авангардисты эту задачи поняли очень по-своему и ушли в сторону еще более непонятного и беспредметного искусства, которое в итоге оказалось понятно еще более узкому кругу людей… тем самым успешно провалив эту часть своей миссии.

Другой основной тезис, который не столь явно идет через весь текст: авангард — не стиль и не период. Это именно менталитет, образ жизни, определенная атмосфера, порожденная стечением интеллектуального, социального, политического, эстетического, философского — такой уникальный компот обстоятельств. Авангард был нацелен на борьбу с академизмом и правилами. Авангард ставил своей целью провокации, эпатаж, высмеивание общественных вкусов и тотальное изменение самого искусства — а вот в этом они уже преуспели.

Основное внимание, впрочем, уделяется чисто исторической составляющей, тут идет история о взлетах и падениях. При этом можно заметить, что Схейен не всегда остается объективным историком и достаточно субъективно судит о некоторых вещах, добавляя в повествование немало оценочного.

Помимо Татлина и Малевича, некоторое внимание автор уделяет Эль Лисицкому, Шагалу и Кацману с Бродским, но раскрывает их не как художников, а скорее как политических деятелей, про их творчество говорит мало. Так что если кому-то интересно знакомиться именно с художественной составляющей, то тут, наверное, будет лучше почитать Германа, который более сосредоточен на живописи того периода, чем на политике/истории.

Авангард внезапно вышел на авансцену русского искусства и политики, недолго, но ярко просиял и достаточно быстро ушел в хранилища и подвалы. Тоталитарное государство не могло позволить такому свободолюбивому по определениям искусству быть, но при этом авангардисты успели создать немало ключевых для истории искусства XX века работ, а также задать дальнейший импульс развитию искусства.