5 Роман-пазл: как сделаны «Дети мои» Гузели Яхиной?

Новый роман молодой писательницы ждали. С чем выйдет Яхина после сумасшедшего успехи «Зулейхи»? Сколько там переводов — открыт третий десяток? А сколько постановок? Когда, наконец, будет экранизация? И самое главное — о чём будет новый роман? И вот появились «Дети мои» — тут же пошли критические статьи. Начать стоит именно с них, потому что некоторые критики описывают особенности этого текста, важные для его понимания.

“Филологическая проза” и манипулятивные тексты

Галина Юзефович уверена, что и «Зулейха открывает глаза», и «Дети мои» обладают одной и той же “прямолинейной” и “довольно спорной моралью” — “в любом аду можно выкроить кусочек лимба, чтобы обустроить в нём своё маленькое, частное счастье”1. Правда, в новом романе “«лобовая» мораль сделалась заметно менее лобовой, затерявшись в облаке слов, звуков и фантазий”.

С Юзефович приятно спорить. Но тут-то, увы, весь процесс сводится к нескольким предложениям. Поэтому большого спора не выйдет.

Скажем сразу, что «Дети мои» — не про “маленькое счастье”. Точней — не только и не столько про него. Яхина учла все ошибки первого романа и в новом постаралась удивить “взыскательную критику”, навалив в текст как можно больше смыслов, приёмов, контекстов и т.д. Получился роман-пазл. Складывая кусочек за кусочком (разгадывая все аллюзии и реминисценции), мы обнаруживаем перед собой большое полотно. Не зря иные коллеги говорят об эпическом размахе этого романа.

Андрей Рудалёв настаивает, что перед нами проект под названием “филологическая проза”2:

«Это профессиональная литература и предназначена она для широкого круга читателя. Для тех, кто хочет умильную и сентиментальную картинку посмотреть, сказочку услышать, и историю слезливую и бьющую на эмоции. Также рассчитана она и на читателя с претензиями интеллектуального порядка, который мнит себя за элитарного».

Всё это действительно есть в новом романе Яхиной. Но Рудалёв сводит разговор на иную колею. В премиальной гонке «Национального бестселлера» случился большой скандал: в финал вышла книга «Посмотри на него» Анны Старобинец, где рассказывается о прерванной по медицинским показаниям беременности. Многие критики (Аглая Топорова, Елена Одинокова, Анна Жучкова) настаивали как раз-таки на “слезливой и бьющей на эмоции” истории — и потому отказывали тексту и автору в художественности, правдивости, адекватности и etc.

Включилась та же Галина Юзефовича. В фейсбучном посте она написала3:

«…любой текст манипулятивен по своей природе — автор всегда что-то хочет с тобой сделать, ему что-то от тебя нужно (хотя бы твое время), а значит, он тобой манипулирует. Это одно из правил игры — искусство (и в данном случае литература не исключение) так устроено, ему за это, собственно говоря, и платят. Иными словами ругать искусство за манипулятивность означает ругать искусство за то, что оно искусство».

Эту же сентенцию можно смело применять и к «Детям моим». Но если вам не хватает авторитета Юзефович, можно обратиться к А.С. Пушкину. В его «Элегии» (1830) был такой знаменательный момент:

И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь…

Если же возвращаться к “филологической прозе”, к её популярному изводу, стоит посмотреть определение, которое даёт ей Рудалёв:

«Здесь важно сыграть на чем-то знакомом, вшить нити аллюзий, которые такого рода читатель с радостью ухватит и начнет разматывать и наматывать на клубок в формате сизифова труда. Подобная литература очень удобна для анализа, стоит потянуть за любую ниточку-образ и готовый образчик ходовой бижутерии получится. Его можно легко за что-то выдать, так как подобная литература — вторична. Сама по себе она не самодостаточна, является намеком на что-то большее».

С Рудалёвым можно согласиться, но при том условии, что чтение нового романа Яхиной и его дешифровка действительно оказались сизифовым трудом. Нам же кажется: это далеко от истины. И в этой статье мы попробуем подобрать “ключики” к каждому образу и к каждой значимой сцене, чтобы показать, как сделаны «Дети мои».

В конце концов, это та же манипуляция — только уже не на чувствах и сантиментах, а на узнавании. И тут, как ни парадоксально, опять можно вспомнить “наше всё”. У Пушкина в «Признании» (1826) были такие строчки:

Ах, обмануть меня не трудно!..
Я сам обманываться рад!

Так чем же я обманываюсь? Читаем по ссылочке.

«Перемены»